Корейская война на экране: между цензурой и искренностью

25 июня ознаменовало собой 75-ю годовщину Корейской войны, одного из самых трагичных моментов в истории современной Кореи. Несмотря на то что полуостров с правовой точки зрения всё ещё находится в состоянии войны, сегодня как раз подходящий момент взглянуть на то, как кино пытается залечить эту многолетнюю травму. Об этом пишет сеульская газета The Korea Herald.

Фильмы, посвящённые Корейской войне, раскрывают, как представления о конфликте трансформировались в течение эпох, на которые повлияли меняющиеся политические взгляды и национальные задачи. Каждый период создал свою собственную версию войны, которая была обусловлена характерными требованиями того времени.

Корейская война завершилась 27 июля 1953 года, после того как она зашла в кровопролитный тупик. Индустрия кино, как и всё остальное, лежало в руинах. Антикоммунистическому режиму президента Республики Корея Ли Сын Ман (Syngman Rhee) ещё только предстояло определить, как приспособить кино в качестве инструмента для идеологического контроля в своей стране.

Первые послевоенные усилия на этом поприще имели мало общего с современными батальными картинами. Многие избегали масштабных сражений, исследуя более личные формы конфликта – распавшиеся семьи, которые превратились в доносчиков. Всё это чувствовалось как навязчивый страх предательства изнутри. Некоторые критики указывают на то, что это отражало коллективную травму войны, которая задела людей за живое. Однако более простое объяснение может заключаться в том, что скромные бюджеты и технические ограничения не позволяли воссоздать масштабные батальные сцены.

Одним из фильмов, который выделяется на фоне всех остальных, является картина режиссёра Ли Канг-чуна (Lee Kang-chun) «Пхягол», снятая в 1955 году. Эта кинолента вызвала мгновенную волну недовольства за свою смелость показать северокорейские партизанские отряды, застрявшие в горах Чирисан, которые находятся в Южной Корее, после короткого перемирия между двумя враждующими сторонами. Вместо одномерных злодеев фильм представил их сложными личностями, терзаемыми внутренними противоречиями и моральными сомнениями.

Такой очеловечивающий подход вызвал яростные обвинения властей и консерваторов, требовавших чёткого разделения на своих и чужих. В частности, кинокритики были не удовлетворены финалом фильма, где единственная оставшаяся в живых партизанка по имени Ае-ран, роль которой сыграла Но Кьюнг-хи, в одиночестве идёт вдоль пляжа, где показана неоднозначная инсценировка, предполагающая вопрос: сдаётся ли она южнокорейским войскам или просто выражает отчаяние от бессмысленности сопротивления? После снятия фильма с проката Ли добавил кадр с флагом Южной Кореи, сделав «прозрение» героини абсолютно явным.

Тем временем американские студии спешно осмысляли новый конфликт на Дальнем Востоке. Когда в июне 1950 года разразилась война, Голливуд все ещё штамповал эпические ленты о Второй мировой войне. Тот конфликт имел свою чёткую драматургию: в нём показывалось противостояние добра и зла, где победа оправдывала все жертвы. А Корея, напротив, не предлагала такой развязки – ни триумфа, который искупил бы страдания людей, ни героев, которые будут достойны торжественной встречи у себя на родине.

Сформировался тренд, который исследователь Дэниел Ким назвал «гуманитарным ориентализмом»: волна фильмов, изображавших белых американцев благородными спасителями, а корейцев – инфантильными объектами, нуждающимися в западной опеке и моральном наставничестве.

В картине «Минута до нуля» (One Minute to Zero), снятой в 1952 году, ключевая дилемма воплощена в решении полковника Яновски (Роберт Митчем) нанести артиллерийский удар по колонне беженцев, среди которых могут быть северокорейские лазутчики. Хотя сцены шокируют жестокостью (игровые эпизоды смонтированы с хроникой бегущих мирных жителей), драма сосредоточена на душевных муках Митчема и принятии его подругой «суровой необходимости» войны. Смерти корейских гражданских представлены здесь досадным, но оправданным ущербом в глубоко личном «гуманитарном» квесте белых героев.

Картина «Боевой гимн» (Battle Hymn) 1957 года снята в похожей манере. Полковник Дин Хесс (Рок Хадсон) спасает корейских сирот, параллельно выполняя бомбовые рейды. Фильм стирает грань между гуманитарной миссией и военной стратегией: спасение детей преподносится как защита их от коммунизма. Так раскрывается биополитика американского вмешательства: одни корейские жизни достойны защиты, другие – приемлемые потери. Христианская символика придаёт миссии сакральность, освящая и убийства, и спасения.

После переворота 1961 года, совершенного Пак Чон Хи (Park Chung-hee), антикоммунистическое кино оформилось в отдельный жанр. Власти контролировали все этапы производства, от финансирования до маркетинга, продвигая антисеверокорейскую повестку и укрепляя власть. Закон о кинематографической деятельности, который впервые был принят в 1962 году и пересматривался в течение десятилетия ещё 4 раза, предоставил киноцензорам практически неограниченные полномочия. К 1970 году производители пропаганды получали эксклюзивные квоты на импорт зарубежных фильмов. Это стало в своём роде методом кнута и пряника, который эффективно обезличил киноиндустрию страны.

Некоторые режиссёры дорого платили за «ошибки». Мастер Ли Ман Хи был арестован в 1965 году за фильм «Семь узниц войны» (Seven Female Prisoners of War), обвинённый в симпатии к северокорейцам через образы пленниц, сложно взаимодействующих с захватчиками.

Тем не менее такая система привела к невиданному ранее качеству кинопродукции. На фоне государственной поддержки открылся доступ к настоящей военной технике, более крупным бюджетам. Всё это позволило создавать на экране профессионально поставленные батальные сцены.

Фильмы, подобные картине режиссёра Ли Ман-хи «Морпехи, которые не вернулись» 1963 года, а также его картина 1964 года «Красный шарф» стали первыми настоящими военными эпопеями Кореи. Фильм «Красный шарф» даже запечатлел кадры настоящих бомбардировщиков, сбрасывающих боевые бомбы, – зрелище, способное соперничать с голливудскими блокбастерами.

В рамках государственного контроля в ту эпоху символом творческого компромисса стал фильм «Свидетельство» (Testimony) Им Квон Тхэк, снятый в 1973 году. Эпопея о первых месяцах войны заполнена кадрами масштабных войсковых операций – демонстрация готовности военных поддерживать лояльных режиссеров.

Режиссёр Им, которому в дальнейшем предстояло стать одним из самых почитаемых кинорежиссёров Кореи, признавал сомнения: ему навязали правительственный сценарий и жёстко контролировали съёмки. Фильм получился разорванным: сюжетные линии не сходятся, а характеры будто сопротивляются собственной идеологической задаче, словно картина саботирует пропаганду, которой должна служить.

1980-е принесли новую диктатуру с иной культурной политикой. Режим Чон Ду Хвана, сохраняя жесткий контроль, внедрил в стране политику «трёх С» – секс, спорт и кино. Она использовала массовые развлечения в качестве меры для отвлечения внимания от политической нестабильности в стране.

Один из фильмов Има Квон Тхэка под названием «Килсотым» (Gilsotteum), который был снят в 1985 году, выводит истории о разлученных семьях на первый план. Будучи вдохновлённым популярной ТВ-программой о воссоединении семей, режиссёр фильма рассказывает о бывших супругах Хва Ён (в роли Ким Чжи Ми) и Дон Джине (в роли Син Сон Иль), которые спустя три десятилетия вновь встречаются и отправляются на поиски своего потерянного сына. Рассказывая об их поисках, режиссёр Им исследует эмоциональные последствия раскола, используя возродившуюся связь между героями. Фильм раскрывает более глубокие темы, такие как утрата, память и примирение. Картина Gilsotteum порвала шаблоны государственной пропаганды, предложив зрителю возможность познакомиться с более человечной историей сопротивления и пристанища. Это был поворотный пункт для режиссёра и всего корейского кинематографа.

В 1990-е Им создаст шедевры вроде «Сопхёнчже» (1993), а в «Горах Тхэбэк» (1994) обратится к восстанию в Йосу-Сунчхоне – левому мятежу и жестоким расправам, предвосхитившим Корейскую войну.

Ренессанс корейского кино совпал с демократическими изменениями в стране и оттепелью в отношениях между Северной и Южной Кореей. Так называемое Новое корейское кино середины 1990-х привнесло с собой передовые технологии, растущее международное признание и беспрецедентный успех у себя на родине.

Многие из культовых блокбастеров той эпохи напрямую говорили о ранах людей, которые они испытывали от разделения двух стран и от продолжающегося идеологического конфликта между ними. Среди таких фильмов – шпионский триллер о северокорейских агентах «Шири» (Shiri), история дружбы солдат по разные стороны границы «Объединённая зона безопасности» (JSA), а также историческая драма о южнокорейских заключённых-диверсантах «Сильмидо» (Silmido).

Эти фильмы в большой мере были сняты благодаря политическому климату своей эпохи. Курс президента Южной Кореи Кима Дэ Чжуна, направленный на сближение с Пхеньяном и подкреплённый историческим саммитом 2000 года, создал беспрецедентную тогда атмосферу надежды на объединение двух стран.

Война всё чаще изображалась не как битва идеологий, а как братоубийственная трагедия, где жертвой был каждый, а главным злом – сама война.

Фильм «38-я параллель» (Taegukgi: The Brotherhood of War) 2004 года раскрывает этот поворот через дорогой зрелищный мелодраматизм. Режиссёр Кан Джэ-гю, окрылённый успехом своей картины «Шири», снимает полноценный военный блокбастер с участием звёзд первой величины страны Чан Дон Гона и Вон Бина. История двух братьев, разлученных войной, смещает фокус с «северокорейской агрессии» на жестокость внутри Юга: произвол военкоматов и насилие ополченцев показаны как более непосредственные угрозы героям, чем вражеские атаки.

Фильм «Добро пожаловать в Тонмакколь» (2005) пошёл ещё дальше, используя комедию для утопического переосмысления войны. Эта картина рассказывает историю о северокорейских и южнокорейских солдатах, которые случайно натыкаются на изолированную горную деревню, нетронутую внешним миром. По мере того как они обустраиваются в этом укрытии, прошлая вражда забывается, пока не появляются американские бомбардировщики, которые угрожают их хрупкому миру. В мощной кульминации бывшие враги объединяются для защиты мирных жителей.

Тонкий, но провокационный посыл – две Кореи как жертвы военной машины США – вызвал обвинения в антиамериканизме. Однако фильм стал хитом, точно уловив надежды на примирение, царившие в ту эпоху.

Приход к власти консерваторов в 2010-х возродил вражду с Севером. Военное кино вернулось к демонизации противника и милитаристскому пафосу прошлого. Такие фильмы, как «В огне» (Into the Fire) и «Битва Ёнпхёндо» (Northern Limit Lin), отобразили этот поворот, показывая Северную Корею в качестве безжалостного врага.

Государственное влияние на кинопроизводство усилилось при Пак Кын Хе (2013-2017). Режиссёры, ищущие госфинансирование (до 40 % бюджета фильмов), получали его лишь за лояльность праворадикальной военной риторике.

После отстранения Пак от власти из-за коррупционных скандалов расследования показали, что она лично оказывала давление на председателя CJ Group (южнокорейский конгломерат со штаб-квартирой в Сеуле) для производства фильмов, которые будут соответствовать правительственной политике.

Эти усилия принуждения привели к появлению идеологически выверенных фильмов вроде «Ода моему отцу» (Ode to My Father) 2014 года и эпической ленты «Операция “Хромит”» (Operation Chromite) 2016 года. Все они были продуктами CJ ENM, дочернего подразделения медиагруппы CJ Group.

«Операция “Хромит”» – показательный пример: эпопея в духе «добро против зла» с Лиамом Нисоном в роли генерала Макартура, по сути, высокотехнологичный ребрендинг антикоммунистической пропаганды 1960-х. Фильм основан на Инчхонской десантной операции, переломившей ход войны, и следует за южнокорейским спецотрядом, добывающим разведданные для контрудара. Несмотря на зрелищность, технический блеск не скрывает творческих провалов: плоские персонажи, деревянные диалоги, предсказуемый сюжет. Эти неудачи обнажают истину идеологического кино: пропаганде все ещё нужно мастерство, чтобы убеждать.

Перевод Андрея Кирсанова

Иллюстрация: «Евразия сегодня», Midjourney