Илья Шерстобитов: «Во мне 12 национальностей, но я русский кинематографист»

В марте не стало кинопродюсера, режиссёра, сценариста, педагога Ильи Шерстобитова. Так получилось, что всего за несколько дней до этого он захотел поговорить с нами о своём новом проекте – триптихе, посвященном графу Алексею Игнатьеву. Это его последний разговор с прессой. Он рассказал не столько о своей несбывшейся идее, сколько о своих взглядах на современную Россию, кино и русский народ.

– Илья, ты мне позвонил и сказал, что хотел бы поговорить о твоём новом проекте в контексте новой этики. Как эта модная этика коррелируется с новой искренностью?

– Стоп. Мы сейчас можем запутаться в понятиях. Почему? Потому что новая этика – это определение западное. И есть новая искренность – это для нас. Для нашей страны в данный момент смешение новой искренности и новой этики становится в чем-то... ориентирующим. Долгое время мы шли по пути, скажем мягко, крайнего упрощения. Нажимаем, щекочем тебя – тебе смешно. Бьём тебя по голове, тебе больно – да, ты плачешь. И собственно говоря, большинство представителей попсового кинематографа были нацелены на эти два результата: либо тебя рассмешить, либо тебя заставить плакать. Сейчас же появился тренд, чтобы заставить тебя подумать, почувствовать, показать тебе многогранность мира, потому что мир не так прост, он не двухцветный. В палитре есть столько цветов, что я бы даже не смог перечислить тебе их все.

Мир гораздо сложнее, чем его антологизируют некие эталоны в культуре и в понимании мира. Они его осмысляют, упрощая его. Именно в связи с этим у меня возникает потребность, необходимость рассказывать о людях, которые живут или жили здесь, развивали или развивают нашу страну. Страну, в которой всегда было очень много противоречий.

И я захотел снять фильм о графе Алексее Алексеевиче Игнатьеве. При нём тоже были франкофилы, германофилы, англофилы. И даже, считай, не было русофилов, они только-только начали появляться тогда. Я сейчас говорю про XIX век. Есть такая пословица: «Заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибёт». Вот это то самое блаженное, безумное неистовство, которое превращает в клоунаду даже хорошие размышления. Можно вспомнить, кстати, историю с Алексеем Учителем, хоть и не близким мне... Помнишь, когда люди, чуть ли даже не взорвать кинотеатр хотели, когда он «Матильду» показывал? Они тоже часть нашего общества. Мы прекрасны в своём безумии. Гибель любой империи наступает в тот момент (а мы всё-таки все ещё империя), когда в ней побеждает одна национальность. То есть да, я русский, но я точно могу сказать, что во мне двенадцать национальностей. Матушка моя утверждает, что гораздо больше, но суть не в этом. Суть в том, что я их знаю, я их чувствую, я их понимаю. Кто-то был из Персии, кто-то – из Литвы, Франции, Монголии. Но эти люди все спаялись во мне одном. В широком смысле слова я дитя, производное от русской культуры. Мне кажется крайне близким Пётр Багратион, который говорил: «Я не грузинский князь, я русский офицер». И он очень этим гордился, своей принадлежностью к русской армии.

Я русский кинематографист, давай так. Россия объединяет все нации, в этом её имперскость. И именно поэтому я начал осмыслять и готовить проект, связанный с дипломатией. Потому что наше умение договариваться было ключевым моментом в формировании эстетики. Когда-то мы договаривались с татарами, и этот вектор определил Александр Невский, когда он поехал в Орду, побратался с сыном Батыя Артаком, кровью побратался, и сказал: «Мы с вами, друзья».

В дальнейшем вся политика, например, московского княжества и московского царства строилась не на конфронтации с Востоком, а на взаимодействии. Это конец XIX века. То, о чем я говорю, рассказывая про графа Игнатьева, – это 1860-е годы, после проигранной битвы за Севастополь. Мы её, к сожалению, проиграли.

Она была проиграна и в дипломатическом, и в военном, и в культурном плане.

Но вспомни, сколько потом появилось всего – «Севастопольские рассказы» Толстого, множество журналов на эту тему. Люди начали сублимировать, осмыслять. И именно это позволило нам выиграть следующую русско-турецкую войну. Осмысление поражений всегда даёт стимул к развитию.

Я сейчас все ещё обучаюсь в Мастерской новых медиа. Это федеральная образовательная программа для специалистов в сфере медиа и PR. Там ребята рассказывают про новую идеологию. Я говорю: «Ребята, стоп, вы сами себе противоречите. Мне ваши же коллеги говорили, что это никому не нужно, давайте комедии снимать дешёвые, а дорогого кино, исторического, масштабного не надо». Но времена изменились. Сейчас декларируется «Новая этика 2.0», не западная новая этика, а наша новая этика. Вот это очень интересно в том смысле, что новая этика современного российского кино и вообще современной российской эстетики – это про возвращение и переосмысление. И это для меня показалось очень важным. И я сейчас пока мечусь между государственными и не очень структурами в поиске партнёров для нового фильма, чтобы лучше подготовиться к съёмкам. Потому что запрос бешеный.

– Это будет международный проект?

– Да, это Россия, Казахстан, Узбекистан и Болгария. Эта история начинается с поездки Игнатьева через Хиву в Хивинское ханство, а потом в Бухарское. У него было около 60 казаков. Они уезжают из Оренбурга (тогда это была окраина Российской империи), и Игнатьев исчезает почти на год. И тогда оренбургский губернатор писал в Санкт-Петербург, что тот пропал, погиб. Однако Игнатьев возвращается и привозит с собой 2,5 тысячи пленников, бывших рабов. Что было на самом деле: в Хиве его миссия потерпела крах, так как там были сильные английские агенты. Но он приезжает в Бухару, где договаривается со всеми, именно договаривается, а не воюет. И возвращает русских, которые были там в рабстве. Не завоёвывает, не убивает кого-то, а договаривается. И это очень круто, на мой взгляд.

– То есть ничего не присваивает?

– Ничего. Никаких конфликтов, просто умение понимать интересы других людей. Это интересно еще и потому, что тогда шла «большая игра» между Россией и Великобританией за Центральную Азию, то есть за территорию Бухары, Хивы и Афганистана. Они воспринимались англичанами как ключ к Индии, которой они на тот момент владели. Это «бриллиант» короны Британской империи, ведь ключевой поток денег Великобритании до сих пор идёт из этой страны. А русские тогда близко подобрались к Индии.

– Это будут три истории или один линейный сюжет?

– В жизни Игнатьева было три интересных пиковых периода. Я как раз про них расскажу. Первый фильм – это начало. Как писал его племянник: «Мой дядя в задумчивости положил в карман секретный патрон британских войск, который был на выставке. И вышел с ним. После чего стал персоной нон-грата в Великобритании и в целом в Европе». Это вводная история. Она будет в фильме. Игнатьев – военный разведчик Российской империи. Его направляют с дипломатической миссией в Азию, как я тебе уже рассказывал, в Хиву, где он терпит дипломатическое поражение.

– Он из Москвы или Санкт-Петербурга?

– Он украинец. Очень много украинских героев в русской истории. На тот момент это были не украинцы, а так называемые малороссы. Но суть не в этом. Он приходит в Бухару, освобождает русских рабов, возвращается назад, уже будучи «списанным» (так как думали, что он не вернётся). И его направляют ещё в одну безнадёжную миссию в Китай. Он приезжает в Пекин, не может там подписать мирное соглашение, которое было вроде как заключено давно, но еще не подписано императором. Согласно этому договору, всё, что находится по Амуру с левой стороны, отходило нам. Игнатьев никак не может решить проблему, его китайцы гоняют по кругу: «Завтра, завтра, не сегодня», и так продолжается год.

Тут начинается Вторая опиумная война, к англичанам присоединяются французы. Две могучих европейских нации идут воевать со слабым, находящимся в феодальном прошлом Китаем за то, чтобы иметь право торговать наркотиками. Игнатьев, узнав об этом, переодевается, прыгает в лодочку, доплывает до корабля, который довозит его до европейской армии. И он приходит к ним и говорит: «Слушайте, ребят, я там уже договорился, у меня вообще всё хорошо, но вы-то китайских реалий не знаете. Хотите, я схожу с вами?» И он на штыках французской армии заходит в Пекин, приходит к императору и говорит: «Слушай, с этими варварами я в принципе могу договориться, чтобы они ушли. Военное поражение всё равно уже засчитано, но они всё равно находятся здесь. Но у вас же с Россией мирный договор все ещё не подписан». В результате китайцы подписывают мирный договор, а Игнатьев договаривается, чтобы европейцы ушли из Пекина. Я сейчас упрощаю, конечно, но это реальная история. Так что он развёл китайцев с европейцами и договорился о передаче России огромных территорий. Всё Приамурье, Владивосток, Хабаровск становятся официально нашими.

Первая серия фильма – это Азия, вторая часть триптиха – Китай, и третья часть – Турция, Османская империя. Игнатьева направляют туда, он находит общий язык с султаном, становится его другом, и буквально вмешивается в разборки между церквями греков и болгар, внедряется во все процессы внутри Турции. Вот это три таких глобальных части триптиха.

– Игнатьев не был военным, никакого военного звания не имел?

– Да. В то время было много героев, но они были военными, подчеркну, а он нет.

– Благодаря чему ему удавалось то, что не удавалось никому? Ум, отвага – это всё замечательно, но что-то всё-таки преобладало?

– И, не забывай, ещё верность, конечно. Это звучит ужасно пафосно. Как сахар, политый сиропом и посыпанный сверху сладкой пудрой. Он действительно любил свою страну. Он действительно ей служил. По-настоящему. Без дураков. Не за чины и деньги, как говорится, или не за продвижение по карьерной лестнице. Он просто верил в то, что он делает, и делал это всё с сердцем и умом. Иногда он пренебрегал инструкциями.

Я понял, что это очень интересная тема, а её вообще никто не знает. Просто у нас есть перевес в сторону военных героев и нехватка героев-интеллектуалов, которые мозгами своими могут что-то сделать. Спроси любого человека, какого героя войны он знает. Все сразу начинают вспоминать Жукова, Кутузова, Ушакова, Суворова. Но никто не вспомнит про тех, кто мозгами историю творил. Игнатьев в этом плане номер один.

XIX век – это историческое кино, это очень дорого, и я встречаю очень много сопротивления. Продюсеры и спонсоры мне говорили: «Илья, нам нужны дешёвые комедии по 50-60 миллионов, и до свидания. А ты хочешь снимать какую-то [фигню], которая дорого стоит». И так далее.

– А ты не думал о том, чтобы сделать документальное, а не игровое кино?

– Только игровое, конечно. Это три полнометражных фильма. Когда я проходил обучение в Мастерской новых медиа, я познакомился с ребятами, которые сейчас формулируют новые смыслы, и я понял, что пришло это время. Оно привело к необходимости поиска новых смыслов, ответов на вопрос «кто мы?». Это ещё Ельцин пытался: «Давайте сформулируем национальную идею». Так это не рождается, национальная идея формируется с жизнью нации. Это история.

Родион Чемонин

Иллюстрация: «Евразия сегодня», Ruwiki