Анна Бруссер: «Искусство передаётся из рук в руки, из уст в уста»

Анна Марковна Бруссер – театральный педагог, профессор, заслуженный работник высшей школы РФ, заслуженный деятель искусств РФ, почетный работник образования города Москвы. В интервью манга-поп-певице Катрин она рассказала о магической атмосфере и работе над сохранением исторического наследия в театре Вахтангова, а также о том, что такое акмеология.

– Анна Марковна! Вы росли в семье вахтанговцев, которые буквально создавали театр Вахтангова и Щукинское училище, ваша бабушка Вера Константиновна Львова и дедушка Леонид Моисеевич Шихматов были в числе первых учеников Евгения Богратионовича (писать отчество через букву «о» пожелал сам режиссёр – прим. ред.). Какими они были в жизни и в профессии?

– Деда я плохо помню, потому что он ушел, когда мне было семь лет, но я прекрасно помню, как он сажал меня на руки и очень любил рассказывать мне всяческие истории. Он был человеком невероятно широкого кругозора: прекрасно знал астрономию и вообще много читал, знал все мировые столицы и достопримечательности (и не только потому, что много ездил с Театром Вахтангова на гастроли). Я помню, что мы с ним путешествовали, и он мне рассказывал про все европейские музеи, где что хранится… У него была потрясающая библиотека, которую он всю жизнь собирал, очень много было альбомов художников… То есть он занимался культурой в широком смысле слова! У нас в шкафу стояла бумажечка, написанная его рукой:

«Не шарь глазами жадным взглядом,

Здесь книги не даются на дом,

Лишь безнадежный идиот

Знакомым книги раздает!»

Я не очень успела с ним пообщаться профессионально, но зато четыре года назад я обратилась к его архиву и очень подробно читала и разбирала его дневники, которые он писал всю свою жизнь каждодневно. Он был невероятно наблюдательным и очень подробным человеком, поэтому в дневниках он все записывал: репетиции со студентами и свои собственные, как он играл спектакли.

И должна сказать, что у него была очень высокая планка профессиональной пригодности, которую он предъявлял не только к студентам, но и к самому себе в качестве артиста…

А бабушку я помню очень хорошо: когда она ушла, мне было двадцать три года. То есть я была взрослым человеком. Она оказала на меня огромное влияние, потому что она так страстно, так мощно, так идейно жила, что это был невероятный пример, как можно и как нужно жить. Я училась у бабушки в Щукинском училище. Она была очень эмоциональным человеком, то есть она кричала страшно, и пока студенты ее не знали, они ее боялись. Потом они ее узнавали и переставали бояться (улыбается). Как она сама признавалась, она кричала «до верхней пуговицы», не от сердца, а просто от возмущения. Она была невероятным педагогом по своей подробности и скрупулезности, по умению разбирать все, что касалось Вахтанговской школы, например, этюды… Она говорила: «Как я не умела ставить спектакли, так и не умею, сделали из меня профессора, а я как занималась театральной школой, так и занимаюсь». Но она занималась школой в самом высоком смысле слова как профессионал высочайшего уровня.

– Повлияла ли бабушка на ваш выбор, куда пойти учиться, и был ли ваш путь в профессии в этом смысле предопределен?

– Я так плохо училась в школе, что у меня был ужасающий аттестат, и я, с одной стороны, понимала, что я никуда поступить не могу, за сочинения у меня всегда были оценки 5/2 (смеется), а с другой стороны, я просто выросла в этой атмосфере и понимала, что это все безумно интересно, и у меня особого выбора-то и не было. Я, конечно, была настроена на Щукинское училище, во всяком случае, очень хотела туда поступить.

– Как вышло, что вы выбрали для себя профессию педагога, а не актрисы?

– А я ничего не выбирала. Я хотела быть актрисой, но просто не случилось, никому я в тот момент не понадобилась в качестве артистки, я пришла совершенно случайным образом в ассистентуру-стажировку, но как только я оказалась на кафедре сценической речи, поняла – вот оно счастье!

– Вам помогает нестандартный актерский подход в преподавании речи?

– Конечно! Безусловно! Актерское образование – неотъемлемая часть педагога в театральной школе!

– Что самое ценное в вашей профессии?

– Самое ценное – увидеть то, о чем сам человек не подозревает в самом себе. Увидеть и помочь ему это развить и потом наблюдать за тем, как он становится лучше, как он может выразить себя. Вот это самое удивительное.

– Вы общаетесь с кем-то из своих именитых учеников? Приходят ли они к вам в гости, поддерживаете отношения?

– Да, есть несколько человек из бывших студентов, которые остались в друзьях, и это – невероятное счастье! Многие появляются, звонят, заходят, советуются. Все-таки речь и художественное чтение – это такие «интимные» занятия, когда ученик с педагогом один на один, и мы можем говорить об очень глубоких и важных вещах, о которых на групповых занятиях не очень-то поговоришь.

– В конце прошлого года вы презентовали двухтомник «Ученики Вахтангова» и «Учителя Вахтанговцев», в основу которого лег рукописный архив, который вы чудом нашли. Как это случилось?

– До этого я работала над двухтомником «Вахтанговцы после Вахтангова», куда вошли шестнадцать семейных архивов, эти книги уже были в издательстве и на верстке, а я, разбирая один из завалов нашей квартиры, какие-то верхние полки шкафов, куда никто не залезал никогда, нашла воспоминания Евгения Рубеновича Симонова про Веру Константиновну и Леонида Моисеевича… И очень расстроилась, потому что хотелось и про своих что-то вставить в книгу, но так как я человек абсолютно продуктивный и у меня оптимизм доходит до идиотизма, я решила делать отдельную книгу про них и стала встречаться с учениками и брать у них интервью. Это была осень 2020 года. А потом в какой-то момент мне приснился сон, где был чемодан с тетрадками, и я поняла, что он хранится, по всей вероятности, в нашем дачном доме, и мы с мужем поехали туда и действительно нашли в заваленной вещами кладовке этот чемодан! Там были собраны все дневники Шихматова. Сейчас, слава Богу, они опубликованы, и такой литературы больше нигде не существует. Есть же репетиции актерские, театральные, которые записаны… А вот педагогические репетиции со студентами, которые описаны подробно до того момента, как они вышли на показ – такого нет. Очень много интересных воспоминаний – это ценнейший материал!

– А были еще какие-то чудесные или мистические истории, связанные с вашей писательской или, быть может, педагогической деятельностью?

– Дело в том, что я верю в чудеса, поэтому они все время со мной происходят, и это бесконечный процесс. На курсе Анны Леонардовны Дубровской мы с ней, что называется, «в четыре руки» поставили литературный спектакль «Кюхля» по одноименному роману Тынянова. Она в какой-то момент обмолвилась, что было бы здорово сыграть спектакль в Лицее. Я всегда считаю, что нужно мечтать о несбыточном, а потом задать себе вопрос: почему нельзя? А дальше я разложила все на пошаговые действия, написала письмо в Пушкинский музей Санкт-Петербурга и долго дозванивалась директору, и когда у нас наконец-то состоялся разговор, он сказал, приезжайте, но денег нет. А дальше я договорилась с ректором Щукинского института, что он нас отпустит, и он тоже сказал, что денег нет. А потом деньги на благое дело нашлись! Моя подруга, которая является владелицей и генеральным директором крупной фирмы, с одной стороны, и внучатая племянница Цецилии Львовны Мансуровой, с другой стороны, просто привезли в пакете деньги, на которые мы поехали в Петербург! Мало того, мы четыре дня там жили, ходили на экскурсии, съездили в Лицей, где и сыграли наш спектакль!

– У вас когда-то возникало ощущение, что сам Евгений Богратионович незримо помогает вам откуда-то сверху?

– Я думаю, не только Евгений Богратионович, но и все поколение первых вахтанговцев. Да, помогают! И у меня есть абсолютное убеждение, что на меня возложена особая миссия – благодарная исследовательская память, которая приоткрывает завесу частной, бытовой и профессиональной жизни этих людей!

– Не могу не спросить о роли Театра Вахтангова в вашей жизни, недавно был открыт Дом Вахтангова во Владикавказе. Вы присутствовали на этом событии?

– Да, присутствовала. Я бесконечно восхищаюсь талантом Кирилла Игоревича Крока, который, благодаря энергии и энтузиазму, его огромному желанию и его отношению к истории Театра осуществил все это, сложно даже представить, какими усилиями… Открытие произошло в год столетия Театра Вахтангова, что очень важно. Это родовой дом его семьи! Я на столетие Театра подарила часть нашего семейного сервиза, мне очень хотелось, чтобы он из Вахтанговского дома переехал в Дом Вахтангова. Это было очень масштабное событие, важное для культуры Владикавказа и для России в целом! С нуля создать музей, наполнить его культурными ценными артефактами – это большая победа!

– Давайте поговорим об истории дома, в котором вы живете, ведь это знаменитый Дом Вахтанговцев! И вот та обстановка, в которой мы сейчас беседуем, ваш домашний интерьер, уют... Вы стараетесь сохранить все это наследие в первозданном виде?

– В 1922 году не стало Вахтангова, а в 1924 году вахтанговцы стали задумываться над тем, чтобы построить дом и жить вместе. Они считали, что мало вместе работать, нужно создать дух товарищества ради идеи сохранения наследия своего Учителя. Но процесс был довольно длительным, потому что «живых» денег не было, они играли «Турандот», и только в 1926 году приступили к строительству кооперативного дома, а в апреле 1928 года практически полностью въехали всем театральным составом в этот дом и жили в нем припеваючи. Этот прекрасный дом хранит замечательную атмосферу их взаимоотношений, потому что театр был не только на сцене, но и в жизни. Актрисы приходили из роддома, а соседи с балконов кидали им цветы, были бесконечные чаепития во дворе и друг у друга в гостях, все они друг друга рисовали, в том числе Борис Васильевич Щукин, Николай Павлович Акимов, который жил в этом доме, заходил на чай, рисовал владельцев квартиры и оставлял им свои рисунки… Дом удивительный, наша семья живет в этой квартире 96 лет, и мы стараемся сохранить и атмосферу, и собственно вещи… Приводим их в порядок, делаем новую обивку, но все это так же, как и почти сто лет назад. Те, кто здесь живет изначально: дети, внуки, родственники… Мы все выросли вместе, практически в любую квартиру можно зайти с любой просьбой.

– А вы помните кого-то из поколения вахтанговцев, которые знали Евгения Богратионовича, кроме дедушки и бабушки?

– Я помню их всех, так как выросла с ними в одном дворе. Почти все (кроме Щукина) прожили долгую жизнь. И я об этом подробно писала в своих воспоминаниях в первом двухтомнике. Кому интересно, могут прочитать!

– Недавно состоялось открытие центра речевого мастерства, который вы возглавляете. Откуда возникла эта потребность преподавать в собственной школе, ведь вы не просто педагог Щукинского училища, но и зав. кафедрой, это же море ответственности?

– Вы знаете, я умею брать на себя ответственность и организовать свое время и людей, которые мне помогают. Я люблю делать тридцать три дела, иначе мне скучно и хочется чего-нибудь нового и интересного. Но так как я много лет занимаюсь частной практикой и корпоративным обучением людей, которые не связаны с театром, мне захотелось делать это на какой-то платформе. И как это обычно бывает, если дело правильное, звезды сходятся, и у меня появился замечательный партнер – Екатерина Петровна Максимова, которая и была инициатором создания этой школы, а я давно об этом мечтала и с радостью согласилась.

– В чем главное отличие преподавания студентам театрального училища и людям, которые являются профессионалами в какой-то другой нише, но хотят повысить свои речевые компетенции?

– Студенты получают профессиональное образование артиста, где сценическая речь – часть процесса обучения. Есть три года учебного плана, и занятия должны соответствовать этой программе, это системный подход. Что касается работы с людьми, которые не имеют отношения к театру, бывает очень по-разному. Занятия могут быть индивидуальными, групповыми, формат не столь важен, потому что, если человек – профессионал своего дела, одно-два-три-пять встреч уже помогают изменить речь кардинальным образом при высокой мотивации. Это своего рода интенсив, скорая речевая помощь, речевая терапия или терапия речевого образа. У нас даже есть такой предмет!

– Помимо всего прочего вы доктор акмеологии. Давно хочу спросить, что это за наука и почему она вас увлекла?

– Акме – это профессиональная вершина, педагогика – это средняя школа, акмеология – это высшая школа. То есть в принципе я и все мои коллеги, как я выяснила, занимаемся акмеологией (смеется). Надо было встретить конкретного человека, Лидию Ивановну Дубровину, которая в свое время рассказала мне об этой науке, она работает в Открытом университете, который входит в Оксфордскую сеть, то есть это – европейское образование. Я там защищала докторскую диссертацию, которая мне больше помогала при работе в Женеве, когда наш институт сотрудничал с частным университетом Швейцарии. Но в принципе – приятно!

– Много ли в Щукинском училище студентов-иностранцев и есть ли примеры, когда они добивались заметных высот на театральном поприще?

– Мне кажется, не так много. Был студент Сева Оман, который приехал из Америки и вернулся обратно. Он хорошо говорит по-русски и любит Россию. Есть люди из европейских стран, например, из Венгрии и Польши, из стран ближнего зарубежья. Например, у нас училась девочка Лолита из Латвии, Бека Медзмариашвили из Тбилиси, который там прекрасно работает. Одно время у нас была программа обмена с Британской школой, к нам в июне приезжали английские студенты, которые хотели освоить вахтанговское театральное направление и проходили обучение. Периодически приезжает прекрасный режиссер и педагог из Италии Клаудио де Мальо с мастер-классами по комедии дель арте. На курсе Анны Леонардовны Дубровской он поставил «Турандот», а в этом году на курсе Кирилла Альфредовича Пирогова спектакль «Ворон».

– Каждый год вы председательствуете на Межвузовском конкурсе чтецов имени Я. М. Смоленского. Расскажите о конкурсе и ваших учителях? Каким был Яков Михайлович и насколько для вас важна преемственность?

– Я являюсь председателем оргкомитета. Конкурсу много лет, а преемственность – не просто важна, но важна глобально, концептуально! Яков Михайлович Смоленский был моим учителем, когда я училась. Он взял меня на кафедру и очень шефствовал надо мной, когда я уже преподавала, он очень мне доверял и видел во мне что-то такое, о чем я сама не догадывалась на тот момент. Поэтому я с огромным удовольствием продолжаю дело Якова Михайловича Смоленского, для меня это честь, и в этом смысле Василий Семенович Лановой, который стал заведовать кафедрой после ухода Смоленского и многие годы был председателем жюри – это также про преемственность. Искусство, как и театральная педагогика, передаются из рук в руки, из уст в уста. То, что мы пытаемся это делать, – это очень и очень важно!

– Что для вас вахтанговская школа? Если бы нужно было выделить яркие отличительные черты Щукинской театральной традиции, что бы вы перечислили?

– Я думаю, что одна из отличительных черт - это кафедральность. Все работают со всеми. Есть замечательное письмо Бориса Евгеньевича Захавы, который пишет, что, если студент возьмет немного от каждого педагога и хотя бы крупицу его таланта и его сильной стороны, которая у него есть, он будет невероятно одарен и оснащен. А другая отличительная черта, я думаю, это демократические отношения между педагогами и студентами. Потому что традиции, которые мы получили от первого поколения вахтанговцев, общение не только в стенах школы, но и приглашение домой, чтобы накормить супом, разговоры в кулуарах, просто общение… Мне кажется, это очень важная воспитательная функция, которую несет школа.

– Анна Марковна, вы работали на радио и телевидении. В чем основное отличие работы с медийными людьми и были ли какие-то забавные случаи во время эфиров?

– Мы учим, чтобы было слышно, внятно, понятно. Хороший голос, артикуляция, дикция, логика речи, но специфика есть. Работа в кадре и за кадром сильно отличаются. Когда человек работает с камерой, он должен точно понимать, что такое адресность текста, должен работать с воображаемым партнером, с воображаемым слушателем… А закадровый текст – вообще очень непростой, там много особенностей, скажем, соединить речь с картинкой, с видеорядом. Надо понимать, что человек видит, как это комментировать речевыми средствами выразительности, которых не так много. Однажды девушка-корреспондент прочитала мне, что «Земля не в состоянии помочь другим планетам», а при ближайшем рассмотрении оказалось, что «земляне в состоянии помочь»… Вот такой забавный случай, как «казнить нельзя помиловать» – смысл полностью меняется.

– Что делает вас счастливой в жизни и в профессии?

– Я думаю, что и там, и там – это позитив, азарт, интерес. Мне кажется, это во мне воспитанная родителями и природой данная способность. Я считаю, что надо заниматься делом! Потому что, когда занимаешься делом, все становится интересно и азартно. Я человек абсолютно не ленивый, а очень деятельный, поэтому я рада, что получила в этом году звание «Заслуженный деятель искусств Российской Федерации».

– Над чем вы сейчас работаете?

– Кроме кафедры, института и школы у меня есть в планах новая книга. Мне пришел в руки новый архив, и это очередная чудесная история, по-другому и не скажешь, но она должна быть рассказана тогда, когда книга выйдет!