Русская рапсодия. Москва – люди и картинки из жизни

На протяжении не одного десятка лет организатор художественных и научно-технических выставок в Советском Союзе, России и в странах Европы Хейкки Лахелма старался показать финнам, насколько богата русская культура, каковы достижения России в науке, какие исследования проводили советские ученые, чтобы познать космос, и рассказывал им увлекательные истории про найденных в Сибири мамонтов и о русских исследователях Новой Гвинеи. Его книга «Русская рапсодия» – это взгляд извне, со стороны, и в то же время изнутри: в 90-х Хейкки несколько лет прожил в Москве и эти годы произвели на него незабываемое впечатление. Автор подробно рассказывает о том, как свободно могут знакомиться, общаться и сотрудничать граждане двух соседних стран в неспокойном мире.

Пианист Николай Демиденко, муж гида-переводчика Маши

Когда мы готовили выставку «Космос 2000» весной 1984 года, международный отдел Академии наук СССР пригласил нас посетить Выставку достижений народного хозяйства – ВДНХ. Она была одной из самых популярных достопримечательностей Москвы, на ее гигантской территории советские республики показывали свои достижения и демонстрировали различные виды продукции, которые выпускались на их предприятиях. Кроме того, там находился красивейший павильон «Космос», часть экспонатов которого была выбрана для выставки в «Диполи».

Наша рабочая группа, состоявшая из нескольких человек, сама оплатила приезд в страну и размещение в Москве, но, как это было принято, советская сторона организовала нам насыщенную программу и предоставила переводчика. В нашем распоряжении был также микроавтобус РАФ, производства Рижского автомобильного завода, который представлял собой подобие «Фольксвагена». Мы посещали музеи, ездили на экскурсии, сходили в Большой театр, познакомились с Шереметевским дворцом в Кусково.

Во время экскурсии во дворец нам рассказали, что род Шереметевых – один из самых известных и авторитетных в России, его представители были близки к царской фамилии, занимали высокие должности в армии, помогали развивать русскую культуру.

Сейчас во дворце-музее можно увидеть одну из самых лучших в мире коллекций фарфора. Шереметевы владели громадными земельными угодьями под Москвой, на их территории сейчас находится московский аэропорт Шереметьево.

Нашим гидом была обворожительная и разговорчивая русская красавица Маша, говорившая на смачном американском английском. Она рассказала, что студенткой провела год по обмену в США. Лучшим сувениром, привезенным домой из Америки, стала ее дочь Ольга, которой тогда было уже шесть лет. Оказалось, что муж Маши – известный пианист. Николай Демиденко стал финалистом Международного конкурса пианистов в Монреале в 1976 году и конкурса имени П.И. Чайковского в 1978 году.

В один из своих следующих приездов в Москву в коридоре Академии наук я вновь встретил милую Машу. Она пригласила меня в гости на ужин, чтобы познакомить с дочкой и мужем.

Я с удовольствием согласился, поскольку с детства любил классическую музыку, и знакомство с пианистом, финалистом конкурса имени Чайковского, было бы для меня большой честью.

В гостях я встретился также с молодым танцором Большого театра Иреком Мухамедовым, который вскоре получил международную известность и в 90е уехал на Запад. Но удивили меня не только гости в семье Маши, но и сам ужин, который оказался не совсем похожим на уже привычное для меня русское застолье: в семье не употребляли алкоголь, а стол отнюдь не ломился от деликатесов, как это обычно бывало.

Хотя водка на столе отсутствовала, это не повлияло на веселье – Николай повышал настроение лучше любого напитка и просто излучал энергию. Я никогда не встречал настолько располагающего к себе и обаятельного человека. Имя Демиденко уже тогда было хорошо известно в Советском Союзе. Он имел договор о звукозаписи с фирмой «Сони» и часто выезжал в длительные командировки в Японию. Записи музыки в исполнении Николая не приносили ему большого дохода, поскольку большая часть средств от продаж дисков уходила Всесоюзному агентству по авторским правам.

После этого ужина мы еще несколько раз встречались с этой симпатичной семьей в Москве. Демиденко с удовольствием ставил свои записи и рассказывал о работе над ними в Японии. Он говорил только по-русски, но с помощью Маши мы хорошо понимали друг друга. Однажды вместе с Демиденко я попал на великолепный ужин в семье одного артиста Большого театра. Я не переставал удивляться, как в душной и тягостной атмосфере Советского Союза мог существовать совсем другой, свободный мир артистической элиты.

Международная карьера Демиденко развивалась стремительно. Сейчас он гражданин Великобритании, выдающийся интерпретатор Листа и Шопена, преподаватель класса фортепиано в Школе Иегуди Менухина в Англии.

Павел Судаков, художник

Председатель Союза работников грузового транспорта Финляндии Веса Турунен позвонил мне в начале 1988 года и спросил: «Не знаешь ли ты, Хейкки, хорошего русского художника, который смог бы нарисовать мой портрет к пятидесятилетию?». С лёта мне ни одно имя не пришло в голову, но я пообещал поспрашивать у знакомых. Я обратился к «Паше», Павлу Хорошилову, который тогда работал начальником иностранного отдела департамента выставок Министерства культуры. В конце 90х он стал заместителем министра культуры Российской Федерации, а также возглавлял комитет, который занимался реституцией художественных ценностей, похищенных во время Второй мировой войны.

По рекомендации Хорошилова я позвонил художнику Павлу Судакову и договорился с ним о встрече в его мастерской, которая находилась на Малой Грузинской улице, в самом центре Москвы. Этот район города был популярен среди художников и артистов, там в свое время проживали Владимир Высоцкий и Алла Пугачева. У Павла Судакова был свой небольшой дом, где мы несколько раз встречались, разговаривали о том, о сем, угощались и выпивали французский виски и эфиопский джин, который в то время заполнял прилавки московских магазинов.

Судаков был интересной и неординарной личностью. Он провел много времени на Кубе, встречался с Эрнестом Хемингуэем и даже написал его портрет. Я видел этот действительно прекрасный портрет в мастерской художника. Говорят, что родные Хемингуэя несколько раз пытались выкупить портрет у мастера и предлагали за него большие деньги, но Судаков категорически отказался его продать.

Однажды Судаков заявил, что хочет написать мой портрет. Я был польщен и, конечно же, согласился и даже несколько раз позировал ему. Затем мои поездки в Москву стали реже, Судаков уехал отдыхать на Черное море, и мы долго не встречались. Та ким образом, портрет так и остался незаконченным. Несколько лет тому назад мне вновь представилась возможность встретиться с Судаковым у него дома. Художнику было уже больше 90 лет, и он стал очень слаб. Мы разобрали с ним кипы полотен в его мастерской, но так и не нашли моего портрета. Сын художника раздраженно дал мне понять, что картины отца стоят дорого и семья не намерена никому отдавать их даром. Все мои заверения, что художник собирался подарить мне мой портрет, на Судакова младшего никакого впечатления не произвели. На этом все и за кончилось. Наверное, этот портрет где-то живет своей отдельной жизнью.

Судаков особенно известен своими портретами знаменитостей. Я увидел один из них, когда готовил выставку «Социалистический реализм» в 2002 году для «Белого зала» в Хельсинки. Тогда из со брания картин Музея революции для выставки был отобран портрет Сталина работы Судакова.

А председатель Союза работников грузового транспорта Веса Турунен получил-таки свой портрет. Он пригласил Судакова в Хельсинки и организовал для него несколько других заказов.

В 1989 году благодаря Турунену в Хельсинки в галерее «Дикси» прошла выставка работ Судакова, на которой были представлены и портреты, и северные пейзажи. Художник часто проводил лето и осень в Карелии, недалеко от Петрозаводска, где рисовал знакомые финнам пейзажи. Особенно ему удавались картины с изображением золотой осени. Художника Судакова не стало несколько лет назад.

Александр Зарецкий

Годы до распада Советского Союза в 1991 году оказались заполненными различными культурными событиями. В Министерстве культуры был создан отдел, который имел эксклюзивное право на вывоз выставок в капиталистические страны. ВХПО просуще ствовало недолго, но позднее его сотрудники заняли высокие посты в министерстве. После расформирования ВХПО музеи неожиданно для себя получили право самостоятельно вывозить выставки за границу и взимать за это плату.

В 1986 году я познакомился с Александром Зарецким, чиновником в Министерстве культуры СССР. Мы начали тесно с ним сотрудничать, и первым результатом этого сотрудничества было проведение выставки Ивана Айвазовского в Художественном музее Турку в 1988 году. Наша совместная работа успешно развивалась, но тут на горизонте появился Давид Хасан, с которым к тому времени мои отношения уже дали явную трещину. Александр Зарецкий выбрал себе в партнеры Давида, а наше сотрудничество на этом резко оборвалось. Мы не встречались с Александром целую вечность, до 1997 года, когда неожиданно увидели друг друга в поезде Москва – Нижний Новгород. К тому времени Давид уже умер, лишь на год пережив свою жену Кати. Мы договорились с Александром забыть о прошлом и возобновить наше сотрудничество, которое на взаимовыгодной основе продолжается и по сей день.

Полезные контакты Александра с самого начала очень помогали нам. Он прекрасно знал музеи Украины и Армении, но особенно хорошо ему были знакомы музеи Москвы. Сам он изучал историю искусства в Московском университете, и многие его однокурсники занимали высокие должности. Я подбрасывал Александру идею о выставке, и он благодаря своим связям легко претворял ее в жизнь. Моей же задачей было подобрать для выставки подходящий музей в Финляндии.

Самой грандиозной идеей было заполучить в Художественный музей Хельсинки выставку из картин импрессионистов, находящихся в московском Музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина. Выставка демонстрировалась в Италии и на обратном пути летом 2000 года, когда Хельсинки был объявлен культурной столицей Европы, могла быть экспонирована в Финляндии. Представители фонда «Хельсинки – культурная столица Европы 2000 года» Георг Доливо и Пайу Тюрвяйнен положительно отнеслись к этой идее и организовали нам встречу в городском художественном музее. Плата за выставку была достаточно высока, около 300 тысяч долларов, но мой спонсор Патриция Сеппяля пообещала оплатить эти расходы. Казалось, что все идет как по маслу, но нет! Выставка чем-то не подошла директору Художественного музея Хельсинки Тууле Карьялайнен. Мне редко давали от ворот поворот так, как в тот раз.

При посредничестве Александра я несколько раз встречался с Ее Величеством – директором Музея им. Пушкина, «великой и ужасной» Ириной Антоновой, которая недавно отметила свой 93-й день рождения. Эта известная во всем мире, авторитетная и влиятельная дама после первой же встречи запоминается на всегда. Александр представил меня и другой grand old lady, директору кремлевской Оружейной палаты, «железной леди» Ирине Родимцевой. Ее отец – герой, генерал-полковник Александр Родимцев, прославился в Сталинградской битве и при форсировании Одера.

Когда я впервые вошел в кабинет Ирины Родимцевой, она сухо констатировала: «Там, напротив моего окна, кабинеты важных кремлевских чиновников. Они меняются. Я остаюсь». С этой энергичной женщиной мне было легко вести переговоры, поскольку все принятые ею решения исполнялись в установленные сроки.

У Александра Зарецкого с давних пор были очень хорошие от ношения с киевскими музеями, где имелись прекрасные собрания западного и русского искусства. Их основой стали коллекции нескольких богатых российских коллекционеров, переданных в украинские музеи после революции 1917 года в результате конфискации в пользу государства.

Мы несколько раз ездили с Александром в Киев. Обычно я приезжал поездом в Москву, а затем уже вместе мы продолжали путь ночным поездом в Киев. Проводники вагона были знакомыми Александра, поэтому мы никогда не покупали билеты на вокзале, а по «льготной цене» оплачивали их прямо в вагоне. По дороге, в вагоне-ресторане, мы подробно обсуждали стратегию предстоящих переговоров.

Первую выставку – «Золото скифов» мы привезли из Киева в Хельсинки в 1996 году. В ее проведении принял участие и мой друг ювелир Пекка Кивилуото. Во время переговоров с директором Музея Киево-Печерской лавры, господином Чайковским, тот бросил ключи от золотых кладовых Пекке и предложил ему самому подобрать экспонаты для выставки. Мы с Александром, воодушевленные приемом и угощением, продолжили тем временем переговоры с директором. «Золото скифов» выставлялось в нью-йоркском Музее «Метрополитен», просвещенный хранитель которого был очень растроган и, пожимая руку Чайковскому, сказал, что счастлив лично встретиться с известным композитором!

Место проведения выставки «Золото скифов» определилось неожиданно. Я был в числе приглашенных на обед у вице-бургомистра Хельсинки Антти Вииникка, который он давал в честь мэра Киева Олександра Омельченко, находившегося в столице с целью развития культурных отношений между Украиной и Финляндией. Во время беседы вице-бургомистр Винникка предложил в качестве места проведения этой выставки «Белый зал» на улице Алексантеринкату. О лучшем месте было невозможно даже мечтать, и впоследствии мы провели там целый ряд замечательных выставок.

Александр Зарецкий постепенно расширял и свой собственный бизнес. Он стал главой Отдела ценных перевозок Министерства внутренних дел России, в сферу ответственности которого входили перевозки денежных средств и драгоценных металлов. Иногда его компания занималась перевозкой на выставки за границу и других ценностей, таких как картины из Музея им. Пушкина или Оружейной палаты. Во время выборов в России машины его компании перевозили на место подсчета избирательные бюллетени. Однажды мне посчастливилось прокатиться на такой машине по Москве: мелькал проблесковый маячок, и мы мчались на большой скорости по центральной полосе улиц, минуя все пробки.

Позднее Александр открыл собственную транспортную компанию Courier Ltd. Вначале эта компания перевозила обратно на родину произведения искусства и антиквариат, которые новые русские миллиардеры покупали на европейских аукционах. Несмотря на жесткую конкуренцию в этой сфере бизнеса, Александру удается, в том числе и благодаря своим связям, получать достаточное количество заказов на перевозку выставочных экспонатов. Мы по-прежнему иногда встречаемся с Александром и вспоминаем, как двадцать пять лет назад у нас иногда едва хватало средств, чтобы купить тарелку щей в самой простецкой московской столовой. Осенью 2014 года он приезжал с женой в Хельсинки на Ярмарку салаки и жил в номере люкс за тысячу евро одного из самых роскошных отелей столицы «Кямп». Он много работал и заслуженно добился успеха.

Владимир Зиничев

Хороших успехов в жизни добился и Владимир Зиничев. Будучи довольно молодым, он стал начальником иностранного отдела Академии наук СССР. Я не осмелился спросить его, откуда он пришел в Академию наук, но, когда мы познакомились, он уже занимал достаточно высокий пост. Мы с ним всегда хорошо понимали друг друга, чему в немалой степени способствовало его блестящее знание английского языка. Часто мы ходили с ним и его помощниками обедать, что было немного необычно в советское время, когда свободно общаться с иностранцами могли не все.

После распада Советского Союза Академия наук потеряла свою прежнюю роль в обществе. Одной из причин стала существенная утечка российских мозгов в Израиль и Соединенные Штаты. Владимир Зиничев тоже ушел из Академии наук, и я узнал, что теперь он работает генеральным директором известного и успешного московского женского волейбольного клуба «Динамо». Признаюсь, я был удивлен его выбором, но позднее понял, что в России волейбол — это очень прибыльный бизнес. Впечатляет уже перечень спонсоров московского «Динамо». Из одной из брошюр, рассказывающих о деятельности клуба, я узнал, что его партнерами и спонсорами являются, например, Рособороноэкспорт, государственная компания по экспорту вооружений, крупный банк «Авангард» и «Газпром». Не всякий клуб может похвастаться такими спонсорами! Из той же брошюры я узнал, что часто во время матчей на трибуне присутствовал бывший президент Борис Ельцин.

При моем содействии клуб «Динамо» на протяжении нескольких лет проводил сборы в Финляндии в спортивном центре «Кисакаллио» в Карьялохья, и я часто оказывал спортсменам помощь в решении практических вопросов.

Я встречаюсь с Владимиром почти каждый раз, когда приезжаю в Москву. Мы беседуем о том, что происходит в России и Финляндии, вспоминаем времена, когда сотрудничали с Академией наук.

У Владимира еще с тех времен работает водитель, который возил и президентов, и других высокопоставленных лиц. Он довольно разговорчив, в отличие от большинства представителей его профессии, и нередко рассказывает веселые истории о своих бывших клиентах. Настоящих друзей у меня немного, но Владимир, или Володя Зиничев, – один из них.

Культура торговли по-московски

Недалеко от улицы Губкина, где я жил, на Ленинском проспекте находился универмаг «Москва», который финские строители окрестили московским «Стокманном». Ассортимент был непостоянным, и, если перед магазином выстраивалась очередь, все знали, что в продаже появилось чтото дефицитное. Громадные очереди выстраивались, например, за финскими мужскими костюмами и ботинками фирмы «Топман». В Советском Союзе все цены устанавливало государство, и они не имели ничего общего с настоящей рыночной стоимостью товара. Так, мужской костюм мог стоить в переводе на валюту 20 финских марок, а ботинки – 10.

Выбор в книжных магазинах был очень разнообразным. Например, в магазине «Прогресс», что находился около станции метро «Парк Культуры», однажды появилось великолепное юбилейное издание эпоса «Калевала» на финском языке стоимостью 15 марок в пересчете с рублей. Я запасся этими книгами для подарков друзьям и знакомым и рассказал об этом издании финским строителям, которые быстро опустошили запасы магазина.

В угловом книжном магазине недалеко от моего дома периодически появлялись красивые книги по искусству и музеям Москвы, которые благодаря хорошим экономическим отношениям между нашими странами часто печатали в Финляндии. Однажды в магазине я увидел книгу, которую ожидал здесь увидеть меньше всего – русский перевод романа «Неизвестный солдат» Вяйнё Линна. Эту книгу я купил за пару рублей.

Академия наук имела свою сеть магазинов под названием «Академкнига». Один из магазинов находился неподалеку от моего дома. В этом же доме располагался и магазин хозяйственных товаров, обычно почти пустой. Однажды магазин оказался завален немецким стиральным порошком Henkel. С чего бы это вдруг? У большинства советских граждан в то время не было дома автоматических стиральных машин. Через какое-то время полки магазина заполнили лезвия для американских бритв Comfort Coated, но без станков. Стоили лезвия копейки, поэтому я купил целую партию для своих друзей в Финляндии.

В России всегда много курили, и с табаком никогда не было проблем. Самые известные и крепкие – папиросы «Беломорканал», которые продаются до сих пор. Тогда пачка «Беломора» стоила 22 копейки. Сигареты имели красивые названия, например, «Союз–Аполлон» в честь советско-американского космического полета или болгарские «ТУ134» по названию советского самолета. Другими марки сигарет были популярные у москвичей «Ява», крепкие и дешевые сигареты «Памир» и даже «Карелия». В красивой коробке продавались папиросы «Герцеговина Флор» – Сталин любил набивать табаком этих папирос свою трубку. БОльшая часть сигарет производилась в Болгарии. Сигареты в Советском Союзе были очень дешевыми, их контрабанда в Финляндию процветала и процветает до сих пор, хотя в России в последнее время и введены определенные ограничения на табако-курение. Фантазии контрабандистов не знают границ. Где только они не прятали сигареты: и в выдолбленных бревнах, и даже в гробу из красного дерева вместо покойника, которого якобы везли в Норвегию. Хотя все бумаги на вывоз усопшего были в полном порядке, недоверчивые таможенники открыли гроб. Вместо покойного там лежали тысячи пачек сигарет.

Театр абсурда по телефону

В Советском Союзе действительно было трудно поставить телефон в квартире. В Москве еще в начале 90х очереди на установку телефона приходилось ждать иногда по нескольку лет. То ли в советские времена телефон считали опасной штукой, то ли просто не хватало технических средств, чтобы установить его всем желающим. Если всетаки удавалось поставить телефон, с его использованием были сопряжены определенные риски. Сигналы внутри городских, междугородных и международных звонков были разными. Все знали, что международные звонки прослушиваются и, уже снимая трубку, по сигналу звонка, советские граждане понимали, что нужно быть внимательным и думать, что говоришь.

У меня в квартире от Академии наук на улице Губкина, конечно, был телефон. Я мог звонить за границу, но разговоры следовало заказывать через международный телефонный узел, и ожидание звонка иногда затягивалось на несколько часов. Когда соединение наконец-то устанавливалось, барышня с телефонного узла могла через несколько минут сообщить, что уже пора заканчивать. Если вы не прекращали разговор, она могла вас просто разъединить. В кабинетах у директоров авторитетных академических институтов стояли телефоны, с которых можно было прямо звонить за границу, и они благосклонно давали мне возможность воспользоваться таким аппаратом для звонков в Финляндию.

Домашний телефон был не у всех, но на улицах Москвы почти на каждом углу стояли так называемые таксофоны, с которых можно было звонить и разговаривать сколько угодно всего за 2 копейки. Попросить мелкую монетку у прохожего было нормальным явлением, она практически ничего не стоила. Сначала позвонить за границу можно было только через «барышню» или по международным телефон-амавтоматам, которые находились в здании Центрального телеграфа на улице Горького, позднее международные звонки стало возможно совершать и из автоматов с монетками. Сейчас кто угодно со своего мобильного телефона может позвонить в любую страну мира, в советские же времена мобильный телефон нельзя было даже привозить в страну. Его забирали у финнов на Выборгской таможне на хранение на время поездки и выдавали квитанцию, по которой по пути домой телефон можно было получить обратно. Я думаю, что в то время «органы» просто не могли контролировать звонки с сотовых телефонов.

Любопытно, что, отвечая на звонок, русские не представляются, как финны, а говорят: «Алло!» или более вежливо: «Слушаю Вас!». Логика в России не та, что на Западе, русские предполагают, что звонящий знает, чей номер он набрал, и должен сначала представиться и сообщить причину своего звонка, т.е. первым раскрыть себя. Такая практика ответа на телефонные звонки сохраняется и поныне.

Когда пропали жетоны метро

Москва — многомиллионный город, в 80е годы в нем насчитывалось почти 9 миллионов жителей. Тем не менее движение в городе было хорошо организовано, и пробок почти не случалось.

Москвичи пользовались общественным транспортом, который, правда, ходил по своим правилам. Случалось, что рейсовый автобус можно было «поймать» в любом месте, независимо от остановок, и ехать, куда угодно. Я сам несколько раз ездил на автобусе как на такси, но за совершенно ничтожную плату.

Московское метро всегда работало прекрасно, и его широко разветвленная система соединяет почти все части города. Плата за проезд в советские времена составляла сущую мелочь – 5 копеек, и для оплаты проезда нужно было купить специальные жетоны. Они широко использовались, хотя существовали и проездные билеты на несколько поездок.

В одно прекрасное утро жетоны вдруг пропали. Разъяренные граждане стояли на станциях и ругали спекулянтов, которые, по слухам, скупили все жетоны, стоимость металла для которых во много раз превышала их цену. Эти проклятые пассажирами метро спекулянты якобы переплавляли жетоны в слитки и продавали их с хорошей прибылью. Ситуация разрешилась, когда вместо металлических жетонов стали использоваться пластмассовые. Но и тут не обошлось без проблем. Жетоны были полупрозрачные, разноцветные и очень напоминали леденцы, поэтому маленькие дети совали их в рот и, говорят, что были случаи, когда ребенок давился или даже задыхался от этого. Постепенно жетоны заменили магнитными картами, и проблема была решена.

В годы, когда всюду процветал черный рынок металлов, предприимчивые граждане снимали всевозможные металлические детали, например, в шахтах лифтов многоэтажных домов, и крали памятники. Все это переплавлялось в слитки и продавалось по довольно высокой цене.

Личных автомобилей в Москве 80-х было немного, пробки возникали только летом, когда москвичи возвращались в воскресенье вечером с дач. Всего за несколько лет ситуация на полупустых широченных проспектах с десятью полосами движения резко изменилась. Улицы заполнились многочисленными «Ладами» и другими советскими машинами, которые частично вернулись на родину из-за границы, в том числе и из Финляндии. Я сам перегнал десятки «Лад» в Выборг, откуда затем их перегоняли в Москву. После «Лада»-бума в Россию хлынуло большое количество подержанных японских и корейских машин с правосторонним рулем. По телевизору постоянно говорили о том, насколько опасно ездить на таких машинах в стране с правосторонним движением, но кого это тогда интересовало!

В Москве до недавнего времени повсюду во дворах и вдоль дорог можно было увидеть длинные ряды металлических коробок. Это были гаражи, в которых хранились средства передвижения, где их ремонтировали, и куда на выходные мужчины приходили как в своего рода клуб, где выпивали в хорошей компании единомышленников. Русские называли эти металлические коробки «ракушками». В последние годы правительство Москвы провело целую кампанию по освобождению дворов от этого наследия времен начала автомобильного бума в 90е годы. Но полностью от та ких индивидуальных гаражей освободиться не удалось. Москва пережила два десятилетия хаотического развития авто транспорта. После автомобильного дефицита советского времени наступило время стремительного роста числа машин. Автопарк стал интернациональным, автомобили преимущественно большого размера, и их количество все время увеличивается. Японские и корейские, американские и европейские автопроизводители построили по всей России свои заводы по сборке автомобилей.

К концу первого десятилетия нового века казалось, что процесс становится неконтролируемым, московские улицы просто не мог ли вместить такое количество машин. Но близость транспортного коллапса заставила правительство и нового мэра Москвы Сергея Собянина, пришедшего на смену знаменитому Юрию Лужкову, принять масштабную программу реконструкции дорог. Теперь ситуация несколько улучшилась, хотя по-прежнему остается напряженной.