Посольство барона Де Баранта в России в 1835-1841 гг., по воспоминаниям французского дипломата

Посольство барона Де Баранта в России в 1835-1841 гг., по воспоминаниям французского дипломата

Отношения между Россией и Францией в годы Июльской монархии (1830-1848) были весьма напряженными, что было связано с неприятием императором Николаем I режима, рожденного революцией во главе с «королем баррикад» Луи-Филиппом, которого царь всю свою жизнь считал «узурпатором» престола, «похитившим» корону у малолетнего герцога Бордоского, внука Карла Х. В свою очередь, французское общественное мнение после Июльской революции было настроено резко против России; либералы, только что добившиеся власти во Франции, увидели в царе грозного и непримиримого противника. Причин тому было много: это и опасения военного вторжения России в Европу, и подавление польского восстания в 1831 г., что серьезно подорвало репутацию императора Николая и в целом русского самодержавия.

В этих непростых условиях французские дипломаты в российской столице чувствовали себя, говоря словами академика Е.В. Тарле, «как во враждебном стане». Русский двор, русская аристократия во главе с салоном супруги вице-канцлера графини М.Д. Нессельроде, сообразовываясь с политикой государя, относились к французскому посольству с «ледяной вежливостью».

Для Франции в годы Июльской монархии пост посла в России уже не имел той значимости, что в эпоху Реставрации, когда он считался наиболее важным по сравнению с аналогичным назначением в Лондон и Вену. В то время это было связано с особыми отношениями между Францией и Россией и заметным влиянием, оказываемым императором Александром I на политическое развитие Франции. В то же время, как отмечает отечественный историк Т. Н. Гончарова, в годы Июльской монархии посольство в России «…приобрело новый смысл в силу возросшего значения французской дипломатии в условиях напряженности двусторонних отношений, служа сдерживанию и сглаживанию конфликтов». Настороженность во франко-русских отношениях в какой-то степени компенсировала снижение привлекательности этого поста в глазах французов, равно как и утрату прежней интенсивности франко-русского диалога.

11 сентября 1835 г. на пост посла Франции в Российской империи вместо маршала Мэзона был назначен барон Проспер де Барант, прославленный литератор и историк, администратор Наполеоновской эпохи, политик, известный своими умеренно-либеральными взглядами, только что вернувшийся из Турина, где занимал пост посла при короле Сардинии.

- - -

Амабль-Гийом-Проспер Брюжьер, барон де Барант родился 10 июня 1782 г. в Риоме, провинции Овернь, в старинной аристократической семье. Его отец, Клод-Иньяс де Барант (1745–1814), с началом революции был арестован, но, к счастью, через некоторое время выпущен на свободу. После государственного переворота 18 брюмера Клод-Иньяс стал первым префектом в администрации Каркасона, а через некоторое время получил назначение на аналогичную должность в Лемане (Женева). В Женеве в 1803 г. во время визита к отцу Проспер познакомится с интеллектуальными кумирами либерально настроенной части французского общества – легендарными Жерменой де Сталь и Бенжаменом Констаном.

В 1800 г. в Каркасоне началась административная карьера Проспера де Баранта; спустя два года он стал внештатным сотрудником в Министерстве внутренних дел, сотрудничал в изданиях «Публицист» и «Философская декада». В годы Первой империи Барант занимал должности префекта в ряде департаментов, в том числе таких важных, как Вандея и Нант.

Государственную службу он удачно совмещал с литературными занятиями. В 1809 г. Барант анонимно опубликовал «Картину французской литературы XVIII века», получившую большой общественный резонанс и неоднократно переиздававшуюся. В этом же году произошло важное событие в его личной жизни: 26 ноября 1809 г. он женился на Сезарине д’Удето (1794-1877), представительнице древней нормандской фамилии, дочери бригадного генерала и губернатора Мартиники в годы революции.

Крушение наполеоновской империи и реставрация династии Бурбонов не отразились на карьере Баранта: 14 июля 1815 г., через шесть дней после возвращения Людовика XVIII в Париж, он был назначен генеральным секретарем в Министерство внутренних дел с титулом государственного советника. 22 августа того же года его избрали депутатом сразу от двух департаментов – Нижняя Луара и Пюи-де-Дом. В Палате он примыкает к либеральному меньшинству, которое вскоре оформится в группу конституционных роялистов или доктринеров, участвуя вместе с ними в разработке конституционной Хартии 1814 г.

5 марта 1819 г. Барант стал пэром Франции, продолжая отстаивать либеральные взгляды и занимая места в рядах оппозиции как один из главных ораторов доктринеров, за что 17 февраля 1820 г. поплатился местом в Государственном совете, получив в порядке компенсации назначение на пост посланника в Данию. Отказавшись от этой должности, барон посвящает себя научным занятиям. В 1821 г. он опубликовал работу «О коммунах и об аристократии»; в следующем году перевел драматические произведения Шиллера, а в 1824 г. начал публикацию 13 томов «Истории герцогов Бургундских дома Валуа», имевшую большой успех и выдержавшую много переизданий. Именно за этот труд в 1828 г. Барант был избран членом Французской академии.

Падение Реставрации в ходе «трех славных дней» 27-29 июля 1830 г. и установление режима Июльской монархии означало для Баранта возможность практической реализации либеральных принципов. Аристократ, известный ученый, умеренный либерал, Барант весьма подходил для назначения на дипломатический пост, олицетворяя умеренность Франции, ее стремление уважать традиции и международные договоры. Рассматривался вопрос о его назначении на важнейший в тех условиях пост посла в Великобритании. Кандидатуру барона поддерживал министр иностранных дел граф Луи Моле. Однако самим англичанам импонировала фигура князя Ш.-М. Талейрана, который в результате и стал послом. Барант же в октябре 1830 г. получил назначение на пост посла Франции при короле Сардинии.

Миссия, возложенная на Баранта в Турине, конечно, была менее значимой по сравнению с Лондоном, но не менее сложной: Королевство Сардиния расположено в непосредственной близости от французской границы. Для Сардинии это означало опасность проникновения французских революционных идей, что было чревато социальными потрясениями. Действительно, Июльская революция явилась катализатором национально-освободительных движений в Европе и самое непосредственное влияние оказала на государства Апеннинского полуострова. После того как венский кабинет заявил о своем решительном намерении вмешаться с оружием в руках в дела итальянских государей, находившихся, по его мнению, в опасности, французское правительство, возглавляемое Ж. Лаффитом, немедленно выступило с протестом против подобного намерения, заявив о своей приверженности принципу невмешательства во внутренние дела иностранного государства и его активной защите вплоть до применения оружия.

Другая сложность заключалась в том, что Турин и Ницца стали центром эмиграции французских легитимистов, сторонников герцога Бордоского, что являлось постоянной головной болью теперь уже для французского правительства.

По словам современника событий, французского публициста Б. Капефига, миссия, возложенная на Баранта в Турине, во многом была сходна с его деятельностью на посту префекта Вандеи в то время, когда еще не утихли отголоски кровавых событий, сотрясавших этот регион в революционное лихолетье, и когда еще были живы те самые представители «мятежников». Барант тогда проявил себя как очень умеренный, осторожный и гибкий администратор, склонный к рефлексии и избегавший резких и необдуманных шагов и заявлений. Эти качества весьма пригодились ему в Турине, особенно в связи раскрытием заговора герцогини Беррийской и обнаружением ее бумаг, изобилующих деликатными подробностями. Как отмечал Капефиг, «всякий раз, когда речь шла о людях, Барант проявлял великодушие и мягкость, если только интересы государства и его безопасность настоятельно не требовали применения принципа силы. Именно это является свидетельством настоящей политической школы: бережно относиться к людям, их чести и душевным переживаниям и в то же время твердо защищать интересы и достоинство государства».

Вероятно, определенную роль в выборе кандидатуры барона де Баранта сыграл и тот факт, что, будучи умеренным либералом, сторонником власти короля Луи-Филиппа, Барант не являлся непосредственным участником Июльской революции. Только 30 июля он выехал из своего поместья, ничего не ведая о случившемся в Париже, и только на почтовой станции узнал о происшедшей революции. Учитывая негативное отношение императора Николая к Июльской революции, это обстоятельство вполне могло приниматься во внимание министром иностранных дел герцогом Виктором де Броем, давним другом и единомышленником Баранта. Этот «человеческий фактор» Брой также мог учитывать, полагаясь на такт, осторожность и умеренность своего друга, не склонного к резким шагам и громким декларациям, но способного принимать самостоятельные решения в русле правительственной политики. В условиях, когда сроки обмена корреспонденцией между Парижем и Петербургом составляли две недели, личные качества и доверительные отношения между послом и министром иностранных дел являлись немаловажными.

Представляется, все эти соображения, взятые в совокупности, были определяющими при назначении барона де Баранта на новый дипломатический пост.

- - -

Сложные отношения между Россией и Францией после Июльской революции постоянно подвергались испытаниям. Ко времени назначения Баранта на дипломатический пост напряженность возникла в связи с польским вопросом, за развитием которого французы всегда следили с большим вниманием, а к полякам относились с искренней симпатией. В данном случае речь шла о выступлении императора Николая I в Варшаве 10 октября 1835 г. перед членами муниципального корпуса столицы. Эта очень жесткая речь, содержавшая упреки в адрес поляков, а также угрозу взорвать Варшаву в случае неповиновения, произвела шокирующее впечатление на европейское общество; во Франции сомневались, что Николай действительно мог произнести такие слова. Однако 11 ноября текст выступления был опубликован в полуофициозной газете Le Journal des De´bats, занимавшей наиболее враждебную позицию по отношению к России среди французских изданий. Как полагали в России, текст речи был сознательно искажен в невыгодном для императора духе. Барант, остановившийся на пути в Россию в Берлине, был вынужден объяснять чрезвычайному министру России в Пруссии А. И. Рибопьеру, что французское правительство не было причастно к публикации ни текста выступления, ни резких комментариев, содержавшихся в газете. В этих условиях начало дипломатической карьеры барона де Баранта в Санкт-Петербурге, казалось, подтверждало самые худшие опасения. Здесь же, в Берлине, Баранта застало сочувственное письмо графа Л. де Моле, в котором содержалась такая фраза: «Мой дорогой друг, хотелось бы верить, что эта ссылка будет последней, и что после нее Ваши путешествия будут ограничиваться Барантом или Шамплатро». Забегая вперед, отметим, что слова эти окажутся пророческими…

- - -

Глава правительства герцог де Брой 16 октября 1835 г. адресовал Баранту обстоятельную инструкцию о состоянии франко-русских отношений и сформулировал свое понимание перспектив их развития. Подчеркивая сложность возложенной на посла миссии, де Брой писал:

«Вы призваны отстаивать интересы правительства короля при дворе, отношения которого с Францией Июльская революция изменила самым существенным образом». В данных обстоятельствах положение представителя короля Луи Филиппа в петербургском обществе представлялось де Брою очень непростым: «Положение посла Франции в России осложняется тем, что в этой стране поведение верхушки общества и ее политические предпочтения зависят от воли монарха. […] Вне всякого сомнения, чувства, испытываемые к нам императором Николаем, остаются теми же, что и три года назад». Это, по словам де Броя, объясняло ограниченность франко-русских контактов: «В течение пяти лет дипломатические отношения между двумя странами были сведены к минимуму. В подобном состоянии дел было слишком трудно прийти к согласию».

Задачи, стоявшие перед послом, по мнению де Броя, сводились к следующему: «Признавая преимущества, которые имел для нас в прежние времена тесный союз с санкт-петербургским кабинетом, мы четко осознаем, что в современных обстоятельствах его невозможно восстановить. Более того, было бы непростительной ошибкой дать повод подумать, будто мы к нему стремимся, и будто именно этот союз является целью наших дипломатических комбинаций. В настоящих условиях главное заключается в том, чтобы избегать даже видимости стремления к подобному сближению. […] Ваше здравомыслие и просвещенный разум предостерегут Вас от бесполезных попыток восстановить между Францией и Россией тесный союз, для которого сегодня существуют непреодолимые препятствия. Эти попытки будут бесцельными, пока между двумя кабинетами не появится никаких точек соприкосновения. Поскольку тем не менее в обозримом будущем внезапно могут возникнуть вопросы, требующие согласованных действий и проведения переговоров между Францией и Россией, мы должны без всякой нарочитости и преждевременных уступок, которые могут быть использованы против нас, попытаться установить с русским правительством доброжелательные отношения. Конечно, внешняя доброжелательность не всегда ведет к полному примирению, но в любом случае это неизбежно становится прецедентом. Приблизительно на этой основе строятся наши отношения с Австрией и Пруссией. Повторяю, в настоящий момент мы можем рассчитывать только на то, чтобы установить с Россией отношения, аналогичные тем, которые нас связывают с этими государствами, и именно на такой результат Ваших праведных трудов рассчитывает правительство короля».

Конечно, как ученый, историк и дипломат Барант был подготовлен к возложенной на него миссии; однако многое его поразило в России, и именно об этом он стремится сообщать герцогу де Брою, извиняясь за свои попытки сразу сформулировать мнение о еще незнакомой ему стране. В одном из писем барон так характеризовал свои донесения: «Моя корреспонденция – это разговор, а не череда документов».

В целом дипломатическая переписка барона де Баранта является весьма любопытным историческим документом, в котором реконструируется «образ другого». Его донесения – это реакция умного и проницательного иностранца на новую для него среду, политическую систему; зачастую его корреспонденция содержит свежий взгляд на, казалось бы, привычные вещи и явления. В то же время от посла требовалась предельная осторожность в оценках и суждениях. Известно, что переписка Баранта систематически подвергалась перлюстрации, и император Николай сам читал его письма, даже переписку с женой. Так, ревнивые упреки г-жи де Барант своему мужу вызвали веселое замечание царя: «Забавно!».

В то же время в центре внимания посла – исключительно вопросы, связанные с дипломатией и внешнеполитическими событиями. В его донесениях редко можно встретить описание России как таковой, быта, нравов русского народа; здесь нет рассказов о встречах с представителями российской интеллектуальной элиты. В частности, имя А. С. Пушкина, с которым посол был хорошо знаком и многократно беседовал, упоминается в его донесениях всего лишь один раз, уже после гибели поэта, в связи с распоряжением императора выслать Дантеса во Францию. Точно так же не упоминает Барант и имени другого великого поэта, М. Ю. Лермонтова. В переписке нет сведений о А. И. Тургеневе, В. А. Жуковском, П. Б. Козловском, П. А. Вяземском, с которыми посол общался не менее часто, чем с министрами и дипломатами. Можно согласиться с мнением исследователя творчества А. С. Пушкина – В. М. Фридкина, что, вероятно, барон де Барант, писатель, историк и дипломат, предпочитал не смешивать эти три рода своих занятий.

Однако знакомство Баранта с Россией не ограничивалось исключительно столичным обществом, придворным окружением и дипломатическими кругами. В январе 1838 г. Барант получил отпуск и несколько месяцев провел во Франции. В условиях набиравшего обороты Восточного кризиса и активизации английской политики в Османской империи посол решил вернуться в Россию морским путем, через Константинополь и Одессу, куда он прибыл 16 августа. Отсюда началось его путешествие по России. После двухнедельного пребывания на карантине в Одессе барон морем отбыл в Ялту, посетил Севастополь, Симферополь и Перекоп, откуда через Харьков, Курск, Орел и Тулу направился в Москву, где он уже побывал два года назад, и регулярно записывал свои наблюдения. Эти путевые записи, а также наблюдения Баранта о русском народе, его менталитете, обычаях и нравах были опубликованы в 1875 г. его зятем бароном де Нерво под названием «Заметки о России».