Бомбисты
В начале 1890 г. в Санкт-Петербурге стало известно, что в Париже нигилисты готовят очередное покушение и что в лесу Бонди, в Ренси, близ Парижа, они уже изготовили бомбы для их последующей переправки в Россию. Один из террористов, Петр Лавров, известная фигура в левом парижском истеблишменте, как говорят, чуть сам не подорвался на бомбе. Министр внутренних дел Российской империи в мае 1890 г. в спешном порядке отправил в Париж специального эмиссара с целью предотвратить подготовку и организацию этого теракта. После проведенного расследования эмиссар обратился к министру со следующей рекомендацией: потребовать у Франции ареста нигилистов и их привлечения к суду, что и было предпринято послом Моренгеймом 7 мая. Единственным результатом этого демарша было открытие досье, однако накануне того самого дня, когда бомбы должны были быть отправлены в Россию, 30 мая, глава правительства Фрейсине наконец-таки согласился на арест нигилистов. Из четырнадцати человек удалось задержать только семерых; Петр Лавров, в доме которого был устроен обыск, скрылся. Русская пограничная полиция перехватила курьера группы, Софию Гинзбург, которая курсировала между Лондоном, Цюрихом и Парижем, перевозя письма и посылки.
Благодаря сведениям, полученным в результате обысков и неизвестно, по каким каналам, переданным в Россию, в Санкт-Петербурге, Одессе, Казани и Варшаве прошли массовые аресты. По словам французского консула, в Варшаве, они спровоцировали серьезное недовольство среди членов семей задержанных. «Многие газеты сообщили, что обнаруженные документы были переданы в российское посольство и что один высокопоставленный жандармский чиновник был отправлен в Париж с целью получения сведений об этом деле. Эта новость произвела самое неприятное впечатление…». Перечитав это сообщение, консул вычеркнул пассаж о жандармском чиновнике.
Отметим, что поначалу Франция не собиралась передавать бумаги русскому правительству. Что касается арестов в Петербурге, то, как сообщает посол Франции в России, «они были организованы превосходно». В Париже это удовлетворение не разделяли; «медовый месяц» в отношениях между двумя странами был омрачен отсутствием ясности по вопросу о дальнейшей линии развития событий. Кроме того, по мнению посла, компромисс с авторитарным режимом, на который пошла Франция, мог способствовать не только двустороннему сближению, но и политической эволюции самой России.
Арестовать нигилистов удалось благодаря провокации, организованной генералом Селиверстовым. Он вступил в контакт с одним из революционеров, В. Л. Бурцевым. Используя полученные от него сведения, генерал смог внедрить в террористическую организацию своего агента, имя которого потом просочилось в прессу, – это был некий Ландсден. Несмотря на то что журналисты сообщали об участии в этом деле «некоего» генерала, «специального эмиссара», никакой конкретной фамилии названо не было; вскоре, однако, станет ясно, о ком шла речь.
20 июня 1890 г. генерал отправился на аудиенцию в Трибунал округа Сены и был там был узнан террористами, в частности женой Петра Лаврова, которая взяла на себя юридическую защиту группы нигилистов, добиваясь советов таких известных адвокатов, как Александр Мильеран и Стефан Пишон. Несмотря на это, Селиверстов дает интервью одному журналисту, который на следующий день публикует его текст на страницах газеты La Lanterne, издававшейся Риваролем. Le Matin отказалась от публикации этой статьи, подписанной неким Шульманом и посвященной деятельности «опасных» русских нигилистов во Франции. В статье высоко оценивалось участие в этих событиях интервьюируемой персоны, фамилия которой не раскрывалась, но которая, как сообщалось, была связана с российским посольством. Следственная группа, поднятая по тревоге 21 июня, доложила о результатах своей работы в сыскную полицию 8 июля: «Речь идет, по всей вероятности, о русском генерале, пятидесятипятилетнего возраста, проживавшего с 11 апреля 1889 г. в отеле «Баден», в доме 32 по бульвару Итальянцев. Он прибыл из Ниццы и 22 июня отбыл в неизвестном направлении». «Хотя генерала Селиверстова часто принимают в российском посольстве, он не занимает никакой официальной должности. Очевидно, можно предположить, что это он является автором интервью, о котором идет речь в статье, посвященной нигилистам, опубликованной в газете La Lanterne».
Отметим, что журналисты не видели особой разницы между терминами «нигилист», «анархист» или «социалист-революционер» и использовали их в зависимости от собственных политических пристрастий. В то же время нельзя сказать, что революционерам была присуща верность изначально провозглашенным принципам; они могли менять свои убеждения, равным образом как и имена, вступая в игру под псевдонимами. Так, в 1880 г. Лавров, Плеханов и Кравчинский объединили свои усилия и подписали манифест, требуя освободить Артмана. Однако этот союз ожидала участь многих других временных объединений, создававшихся в обстановке секретности и очень быстро распадавшихся. В Париже не успевали следить за такими стремительными переменами и продолжали пребывать в уверенности о наличии былого единодушия в левых кругах. Они его действительно обретут к началу 90-х годов, когда в обиходе появится общее определение: «социал-демократы». Вплоть до этого времени в Париже был распространен обезличенный термин: «нигилисты». Однако в Санкт-Петербурге имелись все основания для того, чтобы признать наступление новой эпохи и возникновение новой формы терроризма, начинавшегося с «чистой доски». Генерал предчувствует, как будут развиваться события. Он уезжает в Россию, урегулирует там свои дела и составляет завещание. Он знает, что ему не скрыться и что он не в силах что-то изменить. В прошлом году пропал его слуга, и генерал получил его окровавленную одежду. Труп так и не был найден.
Генерал знал, что у него были многочисленные и хорошо организованные враги, опиравшиеся на мощное антицаристское общественное мнение как во Франции, так и в целом в англо-саксонском мире. Левая пресса клеймила его как монстра, как человека, с которым надо свести счеты. Причем эта тема не имела государственных границ. Некий англичанин, близкий к кругам русских анархистов, эмигрировавших в Лондон, описывает «графа Селиверстова» как человека «бесконечно хитроумного, хотя начисто лишенного разборчивости в методах». Он именует его «худшим из всех известных ему императорских агентов», который ведет вызывающий у автора отвращение «распутный образ жизни» и который «запятнал себя организацией похищений юношей и девушек, которых он выдавал тюремным надсмотрщикам в Санкт-Петербурге». По другую сторону Атлантики New York Times развивает ту же самую тему.
Убийство
Летом 1890 г. Н. Д. Селиверстов побывал в По; 30 октября он вернулся в Париж и остановился в отеле «Баден»; этой привычке он не изменяет последние десять лет. В эти годы генерал – это все еще красивый мужчина, хотя с седеющими бакенбардами; поговаривали даже, что он красит усы. Он вращается только в высшем обществе, посещает выставки живописи и концерты, а в перерывах встречается с многочисленными знакомыми из среды весьма разношерстного общества русской колонии Парижа. О нем упоминают как о кутиле, но он был респектабельным господином, и именно так к нему относились в обществе.
Утром 18 ноября генерал, как обычно, вышел на прогулку по бульвару Итальянцев. Это модный квартал, средоточие парижской жизни, с театрами и ресторанами. Затем он вернулся в отель для «легкого завтрака», соответствующего его возрасту и состоянию здоровья (напомним, у него был диабет): чай с двумя яйцами всмятку и отбивная. В половине двенадцатого генерал прошел в свой рабочий кабинет. Пришедший слуга уведомил его, что явился посетитель с конвертом, который он должен был передать лично в руки Николаю Дмитриевичу. Это был высокий детина с всклокоченной бородой, сущий оборванец, не внушивший генералу никакого доверия. Сев за свое бюро, генерал вскрыл конверт, увидел подпись: речь шла о приглашении на вечер, который состоится в следующий четверг во франко-русском культурном клубе, на улице Руаяль, неподалеку от ресторана «Максим».
Директор клуба, г-н де Бернофф уже приходил к генералу после его возвращения из По, персонально приглашая его на вечер, на котором ожидалось выступление русской оперной дивы, мадемуазель Санц. Однако программа была изменена. Для следующего представления, запланированного на 19 ноября, прилагались программа и билет стоимостью в 50 франков. Генерал должен был дать ответ немедленно; именно по этой причине директор клуба отправил к нему курьера. По словам консьержа, спустя некоторое время курьер вышел из отеля. К полудню встревоженный слуга, не достучавшись до хозяина, вошел в кабинет и увидел генерала, запрокинувшегося в кресле, с пулей в голове. Настольные часы из уральского малахита были забрызганы мозговым веществом. На столе перед генералом лежало залитое кровью письмо, на котором можно было прочесть адрес получателя. Быстро побежали за доктором, но все было тщетно. Ночью генерал скончался, так и не придя в сознание.
19 ноября пополудни в отеле «Баден» собрались префект полиции Лозе и прокурор Республики Банастон, оповещенный комиссаром квартала. К ним присоединились начальник сыскной полиции Горон с несколькими инспекторами, а также русский консул Карцов. Префект опечатал помещения, помешав тем самым судье Гюйо досмотреть бумаги, что вызвало жалобу с его стороны. Эту часть работы решили оставить русским представителям. Прокуратура возбудила дело. Ничего не было украдено. Ни 2300 франков, находившиеся в кармане генерала, ни 40 тыс. франков, лежавшие в его секретере, впоследствии конвертированные в русские рубли. Поверенный в делах России во Франции барон Коцебу открытым текстом сообщил эту новость российскому послу, отдыхавшему в это время в Пиренеях, на курорте в Котере. Шифрованные сообщения были отправлены императору в Гатчину, а также министру иностранных дел Гирсу. О несчастье известили проживавшую в По Татьяну Хрущеву.
Уже вечером журналисты разнесли новость об этом сенсационном преступлении. Поскольку официальные инстанции хранили молчание, по Парижу начали распространяться самые невероятные слухи относительно причин убийства. Предположения предположениями, но линию развития события весьма легко реконструировать.
Курьер, которого использовал директор клуба, – политический беженец польского происхождения Станислав Падлевский. Накануне убийства директор поручил ему всего-навсего забрать из типографии пригласительные билеты. Поскольку они еще не были отпечатаны, в целях экономии времени он попросил Падлевского доставить генералу открытку, которую тому было достаточно предъявить вместо пригласительного билета. Рассыльный поначалу вроде бы отказался выполнять это неприятное для него поручение, однако вскоре передумал. Он вступил в контакт со своими парижскими товарищами, революционными эмигрантами, которые и организовали покушение, а также подготовили его материально-техническую базу.
В соответствии с инструкциями было решено провести вскрытие тела генерала, хотя его дочь Татьяна, прибывшая из По, была против. Вскрытие было произведено 21 ноября прямо в отеле знаменитым профессором судебной медицины доктором Бруарделем. Он сожалеет, что не смог выполнить эту работу в новом местном морге, функционирование которого он хотел бы продемонстрировать публике. К концу дня было получено разрешение на захоронение, тогда же началась заупокойная служба в православном храме на улице Дарю, продолжавшаяся, по сообщениям службы наблюдения, до половины второго утра. У сыщиков выдался долгий день. Они насчитали около 150 человек из приближенных генерала, знакомых, просто любопытствующих и соседей.
Церковь была тщательно обследована и поставлена под наблюдение. Пропускали только лиц, у которых имелись пригласительные билеты. Церемониал соблюдался неукоснительно; на катафалке, покрытом золотым сукном, в открытом гробу лежал генерал с повязкой на голове, в черной шинели с орденом Святого Владимира. На позолоченных стульях, расставленных в первом ряду, сидели Татьяна с мужем. За ними – члены российского посольства во главе с Коцебу и Гирсом-сыном, консулы Карцов и Царин. Далее расположились влиятельные представители русской колонии в Париже, князья Нарышкин и Трубецкой, а также атташе иностранных посольств, префект полиции Лозе и члены правительства Французской Республики. Затем тело генерала опустили в крипту до получения окончательных инструкций Александра III относительно организации похорон. Траурные церемонии в соответствии с православным обычаем будут проведены также на шестой и девятый день. К Михаилу и Татьяне Хрущевым присоединится прибывшая из Лондона Катерина. Ожидали также других членов семьи: уведомительное письмо включало имена г-на и г-жи Хрущевых, г-на Протопопова, м-ль Верстовской, племянников и племянниц Селиверстова.
Печати с апартаментов генерала были сняты 27 ноября. Началась опись имущества. Изучать бумаги генерала незамедлительно явился один его русский «друг», якобы проживавший в Париже, Аким Эффронт. Судя по рапорту инспектора, которому было поручено наблюдать за ходом описи, между присутствовавшими постоянно возникали разногласия, что наводит на мысль об отсутствии доверия между наследниками, представителями Министерства внутренних дел и российским посольством. Нотариус посольства Галин зачитывает копию завещания, составленного 29 октября прошлого года, оригинал которого хранится в дворянском собрании Санкт-Петербурга.
Наконец, в пятницу, 5 декабря, состоялась похоронная церемония. Она была назначена на 11 часов утра, но семья попросила начать ее на полчаса раньше, чтобы избежать появления непрошеных гостей. Прошел слух, будто бы нигилисты готовят очередное покушение в храме; охрана церкви взяла под контроль все входы в здание церкви и обыскала крипту. Кроме членов семьи, на службе присутствовало около 150 приглашенных, среди которых представители российского посольства в официальной форме, за исключением посла, все еще находившегося в Котере. Тут же были и представители французских государственных учреждений, а также русские аристократы, проживавшие в Париже. Наконец, непосредственно причастные к ходу расследования: прокурор Республики де Банастон, его заместитель Ле Фуэль, префект полиции Лозе, а также директор полиции Гэйо.
В начале и в конце улицы Дарю для сдерживания толпы были размещены полицейские и конная гвардия. В 11 часов гроб водрузили на катафалк, который остановился на улице Пьер ле Гран. Покойному было отданы все воинские почести, предусмотренные во Франции при похоронах дивизионного генерала: в последний путь его провожали батальон из четырех рот, расположенных в 20 рядов; эскадрон в 48 рядов; батарея с четырьмя орудиями и четырьмя пушками. Тело поместили на лафет пушки, и третья линия заиграла траурный марш Шопена, соответствовавший как российской, так и французской похоронной церемонии. Эскадрон 6-го кирасирского полка и батарея 2-го артиллерийского полка прошли маршем перед катафалком. Потом по улице Мейсонье, бульвару Осман, улице Лафайет, бульвару Денэн и улице Дюнкерк, украшенным приспущенными французскими и русскими флагами, траурный кортеж направился к Северному вокзалу. Ничто не омрачило эту процессию, кроме одного инцидента: колбасник из предместья Тампль выставил в витрине своего магазина бюст генерала Селиверстова, выполненный из свиного сала, что вызвало скопление народа вокруг витрины. Автор сего произведения установлен не был.
На Северном вокзале протоиерей Васильев прочитал заупокойную молитву; затем гроб поместили в фургон, полностью задрапированный темной тканью, который предстояло переправить в Россию. Чуть поодаль, на соседнем пути, находился специальный вагон, предназначенный для транспортировки этого фургона. Стали ждать поезд, к которому нужно было прикрепить вагон; сопровождать гроб должна была только Катерина. Через 12 минут пассажирским поездом он был отправлен в Россию. Гроб перевезут во владения генерала, где его тело будет предано земле на территории местной церкви.
Император телеграммой выразил свои соболезнования и прислал цветы. Говорят, его очень опечалило это событие. Кому же из императоров понравится покушение?! На церемонию прощания не приехали ни племянник Протопопов, ни «племянница» Лола, которая развелась с Хрущевым и вышла замуж за одного англичанина, Матиссона, и по этой причине предпочла не встречаться с родственниками. В любом случае это были торжественные похороны, и интерес, вызванный убийством, угас далеко не сразу. Прощание произошло в соответствии с правилами приличия.
27 ноября в La Nouvelle Revue появился некролог, написанный Жюльеттой Адам. Автор клеймила убийц генерала Селиверстова, совершивших преступление «при свете дня, посреди бульвара»; преступление, которого, по ее словам, еще не знала жандармерия, «стало ударом для многочисленных друзей генерала во Франции». «К таковым я причисляю себя, и я шлю прощальную сердечную весточку в память о том, кто считал нашу страну своей второй родиной», – писала она.
Такова была реакция парижских друзей генерала. А что же происходило в это время в Санкт-Петербурге? Что об этом думал император?
Китай является одним из важнейших инвесторов Сербии, вкладывая средства в развитие промышленности, индустриальных парков, автомобильной и железнодорожной инфраструктур.
Если в рамках ШОС обсуждение единой платформы для расчетов ведется пока в неофициальном формате, то БРИКС имеет сразу несколько разработанных платежных проектов.
Основываясь на выгодном географическом положении и повышенном интересе к рынку энергоресурсов, республика планирует стать крупным транспортным хабом.
Комплекс, расположенный в Пекине, находится глубоко под землей, а для очистки воды здесь применяют бактерии и фильтры толщиной меньше человеческого волоса.