К столетию армянского режиссера и художника Сергея Параджанова

Сергей Параджанов (Саргис Параджанян) родился 9 января 1924 года в Тифлисе в армянской семье антиквара Иосифа Параджанова и Сиран Бежановой. «Параджанов материализовал дух» – такой лаконичной, но очень емкой фразой охарактеризовал кинорежиссера Юрий Норштейн. А составить более детальное представление о его яркой индивидуальности и противоречивом характере помогут воспоминания современников, опубликованные в материале Sputnik Армения.

«Игра в людей»: воспоминания украинского театрального художника Екатерины Рапай

Он вообще играл в людей, окружавших его, как играют в куклы. Все мы были персонажами на его сцене. Все становилось предметом нескончаемого творческого акта – вчерашний поход на базар, завтрашний прием, чья-то шляпка или старинная безделушка. Дом был красив. Все предметы были скомпонованы, как его коллажи. Каждая вещь была отобрана, как необходимый и точнейший предмет реквизита…

Новому гостю традиционно представлялась «походная кровать Напо­леона», складная металлическая кроватка в стиле ампир, – других спальных мест не было. Сидели за дубовым столом на тяжелых церковных лавках с высокими прямыми спинками. Кругом были гуцульские иконы, деревянные ангелы Растрелли, старинные шлемы с павлиньими перьями, бесконечные штучки и множество параджановских работ – коллажей, живописи, графики. В экспедициях он рисовал пучками травы и цветов, сорванными по дороге. Были керамические рельефы на евангельские сюжеты. Были старинные куклы, которым он сам шил платья. Никто не понимал, когда он успевал работать. Однако я видела, как он мог, почти не глядя, создавать какой-то коллаж, выпивая и беседуя с гостем. Тут же придумывал какой-то эпизод для сценария и разыгрывал его, используя тебя как массовку.

Несколько раз я заставала его одного. В эти счастливые часы он бывал тише, чем обычно, добрее и глубже.

Я приходила показать мои новые работы. Он относился к ним с трепетом и заботой. То, как он их смотрел, было удивительно, вызывало радость и смущение. Он расставлял их всюду, смотрел, перебегая от одной к другой, прикрывая ладонью рот, говорил восхищенные слова, давал какие-то поразительные советы. Он был так серьезен и увлечен, что я страшно терялась и была счастлива, как больше никогда в жизни.

Так однажды я пришла к нему ранним вечером. Малиновое солнце уходило за края крыш. Он сидел на балконе в куртке, накинутой на голый волосатый торс, бил молотком старинные блюдца в розочку, колол осколки щипчиками, как сахар, складывал из них нечто прекрасное. Был тих, немногословен, сосредоточен. Такая была домашняя, отеческая беседа. Вечерело и никак не могло стемнеть.

В другой раз я застала его в состоянии «фуриозо». Он метался по дому, швыряя предметы, выкрикивая какие-то бредовые фразы: «…Всё! Я больше не снимаю кино! Я бездарен! Хватит! Никогда!» Глаза его метали молнии или брызги слёз, я была в ужасе и спросила: «Дядя Сережа, что с вами, почему?» Он стал кричать: «Я посмотрел «Конформиста»! Ты видела «Конформиста»? Это гениально! Я не могу после этого снимать! Я ничто!» Перечить было невозможно. Он набросил пальто и куда-то умчался.

Фильм нелегко было найти в прокате. Он был сильно порезан, но в общем при всех своих достоинствах никак не отменял Параджанова. Просто это было другое кино. Что он там увидел убийственного для себя – остается для меня загадкой.

Или он мог рассказать чью-то картину с таким восхищением, в таких подробностях, сыграть сцены так, что казалось, я не переживу, если не увижу этот шедевр. Смотрела, недоумевала: откуда он выкопал то великое, что рассказал.

Чуть было не посадил родного племянника за «попытку убийства»: из интервью Георгия Параджанова о «Сереже»

Можно сказать, что я находился рядом с дядей всю свою жизнь, с рождения, хотя было время, когда Сережа (так Георгий называет Параджанова. – Прим. ред.) жил в Киеве, сидел в тюрьме... А последние 12 лет его жизни, с 1978 по 1990 год, мы уже провели вместе, в одном доме… Для кого-то общение с Сережей представлялось невероятным праздником, для меня же это был быт — мы ругались, ссорились... А в 1978 году он меня чуть не посадил в тюрьму. Правда, я не сидел, однако судимость за попытку убийства дяди у меня имеется. В один прекрасный день он в полном смысле слова довел меня до сумасшествия! Настолько, что я схватил топор и пошел на него, а он побежал в милицию и написал заявление. Потом мы помирились…

Сережа был величайшим имиджмейкером! Такие люди, как он, начинают войны, делают революции. Он и совершил революцию в кино, в жанре коллажа. Ни у одного режиссера мира нет подобного Дома-музея, как у Параджанова в Ереване. Сережа отлично понимал, кто он есть! Он нередко говорил в запале, кричал: «Вы будете кассиршами в моем музее!» Хотя музея еще в помине не было. А он уже предсказывал: «Будешь сидеть там и воровать деньги! Было 200 посетителей, а ты скажешь — 120!..»

Из беседы Тонино Гуэрры с Эдуардом Шеварднадзе после второго заключения Параджанова под арест

Сержик – по сути единственный режиссер в мире, кому удалось передать на экране непрозрачный, мерцающий воздух сказ­ки-мечты. Из любого пейзажа он делал натюрморты, киноживопись. Все его персонажи выглядят преувеличенно (глаза, усы, брови), словно герои Чапли­на 20-х годов. Но это не протест против дней сегодняшних или всей нашей жизни. Это мощная воля Параджанова, заставляющего людей переселиться в иной мир, присущий только ему самому. Мир, переполненный легендами и народными фантазиями.

Любил не только день рождения: биограф Юрий Мечитов и друг Нодар Вашакидзе поделились своими воспоминаниями о Параджанове

«Он любил каждый день своей жизни, саму жизнь. Он любил все красивое, замечательное и вообще был человек другого мира. Такие сегодня не рождаются. Он мог искусно объединять красоту и свободу», – вспоминает биограф Юрий Мечитов.

Однажды он сказал мне: «Снимай меня, и ты далеко пойдешь». Так и получилось...

Его необходимо было понимать и принимать: люди либо оставались с ним, либо уходили. Режиссер мог легко обидеть любого, обозвать, как угодно.

«Как-то Параджанов решил подарить мне старинный буфет. Я долго за ним не приезжал. Он в итоге разозлился и поставил мне ультиматум «შე დებილო («ты, дурак»), буфеты на улице не валяются!» Пригрозил отдать Эльдару Шенгелая (режиссер. – Прим. ред.), если не заберу. Он очень любил дарить подарки, даже в день своего рождения. Однажды Параджанов сказал, что я чересчур добрый и положительный, и посоветовал жестче относиться ко многому», – рассказал Нодар Вашакидзе.

Параджанов – это не кино. Это не коллажи. Это не инсталляции и не ассамбляж. Это в первую очередь свобода и красота мысли. Кто сумел распознать ее, услышать и увидеть, тот обречен следовать за прекрасным – другого пути нет, говорится в материале АрмИнфо.

Лично мой путь к прекрасному начался с прочтенного письма, написанного Сергеем Параджановым в декабре 1976 года во время его заключения в Перевальске художнице Гаяне Хачатурян. Письмо экспонировалось в музее Маэстро у самого входа. После можно было не заходить в музей, не видеть всего того наследия, которое оставил нам режиссер в виде коллажей, живописи, графики, инсталляций, кукол. Можно было даже не смотреть его фильмы, которые оказали влияние на мировой кинематограф. Достаточно было его слов, мыслей и переживаний, изложенных в одном этом письме, чтобы понять какого масштаба человек Сергей Параджанов.

В этом письме Параджанов назвал себя виновником произошедшего: «И все было само по себе организовано мной самим, так как стиль моего существования напоминал «Пир во время чумы». Надо платить кровью за то, что чувствуешь красоту растворения в друзьях и в познании удивительных тайн. Но это необходимо ощутить в любом возрасте, так как без этого можно было быть неполноценным художником. Есть еще девятый круг – лишений и каторг. Это удивительно и неизбежно. Мне кажется, что только сейчас я мог бы создать свой первый фильм».

Наверное, феномен Параджанова все же в том, что и спустя век нам открываются новые грани его личности, мы слышим новые истории о нем, о его поступках, добродетели. Будто он продолжает жить, удивлять и играть с нами в свою игру, правила которой известны лишь ему одному. Помимо этого, Параджанов продолжает обогащать мировую культуру, ведь сегодня создаются многочисленные произведения искусства, вдохновленные красотой его видения и мысли.

100-летие Параджанова отмечают не только в Армении, но и в Грузии, где он родился и вырос, и в Украине, где состоялся как режиссер.

В Ереване 9 января ознаменовалось открытием памятника Сергею Параджанову авторства скульптора Ара Алекяна. Как было заявлено, статуя украсит площадь, прилегающую к запланированной «Аллее звезд», что будет расположена у здания Дома кино. Площадь будет названа в честь фильма Сергея Параджанова «Цвет граната» (1968 г., киностудия «Арменфильм». – Прим. ред.).

А пока работа Алекяна находится в Доме кино. Близкий друг Параджанова, фотограф Юрий Мечитов приехав по такому случаю из Тбилиси в Ереван, заметил, что «памятник отражает «сумасшествие Маэстро», которое очень трудно принять «официальщине», очень трудно принять людям, которые в галстуках».

«Это другой человек был, который вне закона, вне порядка, вне рамок. И я считаю, что он заслужил память, имя, и думаю, что самое главное, что он хотел сказать человечеству, – это то, что надо быть свободным. Вы понимаете, что это такое? Это ведь не просто сходить с ума. Это надо по-настоящему понять. У человека была лишь красота и свобода, которые он как-то соединял, а как соединял – я не знаю. Это надо уметь, надо быть Параджановым», – сказал фотограф.

На вопрос, как, по его мнению, отнесся бы к памятнику сам Параджанов, Мечитов, вторя интонации и манерности режиссера, повернулся к его металлической скульптуре и засмеявшись сказал: «Ой, ну что эти армяне». «Вы понимаете, он был очень критичный. Но понимал свою гениальность. Он все время ходил и говорил – я гений, я гений», – с улыбкой вспоминает друг художника.

По словам фотографа, Параджанов был таким человеком, которого надо было либо понять и следовать за ним, либо же обидеться и уйти. «Он мог обидеть очень легко. Мог сказать, что ты идиот и ничего не понимаешь. Поэтому человек должен быть самокритичным и сказать: «Да, я ничего не понимаю» (смеется). Это первый шаг на пути к тому, чтобы что-то понять», – рассказал Мечитов.

При всем этом он выразил сожаление, что уже более трех лет нет Завена Саркисяна – основателя Музея Параджанова, его друга и фотографа. «Он сделал все, чтобы музей состоялся. Я даже уверен, что, если бы не Завен Саркисян, никакого памятника здесь бы не было, не было бы той памяти, которую он оставил через музей. А музей очень важная культурная часть Армении. Раньше людей возили на коньячный завод, с которого начиналась экскурсия. А сейчас она начинается с музея Сергея Параджанова. Поэтому я хочу сказать спасибо Завену», – растрогавшись, сказал фотограф.

Юрий Мечитов также отметил, что со временем грусть по случаю дня рождения Сергея Параджанова, да и вообще проходит. Грустить по Параджанову – это, как отметил Мечитов, сродни тому, как грустить из-за того, что умер Бах, Бетховен. Поскольку сложно говорить, что этих людей сегодня нет. «Такие люди, как Сергей Параджанов объединяют массу людей. Мы бы не разговаривали сейчас с вами без него. Значит, он столько создал и сделал, что масса людей встречается, знакомятся, женятся, спят друг другом, потому что как-то случайно чудит Параджанов (смеется)», – поделился Мечитов.

Еще один друг Сергея Параджанова Нодар Вашакидзе на вопрос о том, как сложилась их дружба, отметил, что для этого не потребовалось много времени. Если Параджанов видел, что перед ним надежный человек, то уже ему ничего не было нужно. Отметив, что с Параджановым связаны лишь теплые и добрые воспоминания, Вашакидзе рассказал о трогательной истории, когда на панихиду его отца Сергей пришел с конвертом, в котором было 100 рублей, хотя время было сложное, и с подарком для матери и сестры – два черных шарфа, оформленных в присущем режиссеру стиле. «Такие вещи не забываются», – сказал он. О тяжелой болезни режиссера он узнал из письма, в котором Параджанов рассказал, что находится в больнице, спросив не мог бы он его навестить. В этой записке Маэстро нарисовал рака с большими щупальцами, тем самым давая понять, от какой болезни он мучается. Вашакидзе рассказал также, что когда посетил режиссера в Ереване в больнице, то Параджанов первым делом спросил его, не привез ли тот грузинского вина. Они оба знали, что это их последняя встреча.