Русско-французский торговый договор 1857 года

Русско-французский торговый договор 1857 года

Вплоть до второй половины XIX века Франция занимала более чем скромное место в торговых связях России, традиционно отдававшей предпочтение своим давним партнерам – Англии, Голландии и ганзейским городам, по существу, контролировавшим торговые пути через Северное и Балтийское моря. Так, из 457 иностранных торговых кораблей, побывавших в 1766 г. в порту Санкт-Петербурга (единственном тогда в России, наряду с портом Архангельска), 165 были английскими, 68 – голландскими, 40 – датскими, из Любека прибыл 51 корабль, 34 – из Ростока, 25 – принадлежали шведским негоциантам, 5 – прибыли из Гамбурга, 5 – из Пруссии, 1 – из Франции. Такое положение в целом сохранялось и в дальнейшем. В 1773 г. в Петербургском порту побывали 326 английских торговых судов, 106 – голландских и только 11 – французских.

С выходом России в Черное море после присоединения Крыма в середине 80-х годов XVIII в. и начавшегося освоения Новороссии, где стали строиться морские порты, открылась возможность прямой средиземноморско-черноморской торговли между Россией и Францией. Ее налаживанию должен был способствовать договор о дружбе, торговле и навигации, подписанный в Петербурге 11 января 1787 г. (31 декабря 1786 г. с.с.).

Однако такая возможность не была реализована из-за начавшейся во Франции в 1789 г. революции и последующих Наполеоновских войн. В дальнейшем развитие торговых связей России и Франции блокировалось идеологической неприязнью Николая I к «фальшивой» Июльской монархии. И лишь в 1846 г., руководствуясь желанием подорвать «сердечное согласие» между Парижем и Лондоном, Николай I санкционировал заключение торгового соглашения с Францией.

Более того, пойдя навстречу пожеланиям французской стороны, переживавшей серьезные финансово-экономические трудности, Россия согласилась выкупить у Французского банка по выгодному для него курсу ценные бумаги на сумму 50 млн франков, о чем 16 марта 1847 г. в Париже была подписана соответствующая конвенция. Комментируя впечатление, произведенное во французском обществе этим важным событием, резидент Третьего отделения в Париже Я. Н. Толстой, работавший под журналистским прикрытием, сообщал в Петербург: «Предложение нашего правительства о приобретении французской ренты на сумму в 50 миллионов рублей вызвало в Париже невыразимую сенсацию; все разговоры ведутся теперь вокруг этого предмета […]. Из разговоров с самыми разнообразными людьми… я вывел заключение, что эта сделка считается чрезвычайно выгодной для Франции и рассматривается как один из элементов к заключению в недалеком будущем союза между двумя странами. Некоторые же считают ее ловким шагом со стороны нашего правительства. Их рассуждения основаны на том, что неурожай, постигший Францию, заставит ее сделать в России огромные закупки хлеба, а звонкая монета, предоставленная Франции, не уйдет из России. Любопытно узнать, – завершал свое донесение в Третье отделение Я. Н. Толстой, – какое впечатление произведет эта новость в Лондоне. Я предвижу, что впечатление будет огромное, и все будут поражены».

Наметившаяся тенденция к оживлению русско-французских торговых связей была прервана Февральской революцией 1848 г. и последующими событиями во Франции – провозглашением Республики, а затем Империи. Обострение злополучного Восточного вопроса и вызванная этим Крымская война (1853-1856) окончательно похоронили торговый договор 1846 г.

Уже на Парижском мирном конгрессе, созванном для прекращения войны, император Наполеон III, исходя из собственных внешнеполитических расчетов, взял курс на сближение с Россией, поспособствовав принятию менее унизительных для последней условий мирного договора. Одновременно он решил воспользоваться резким обострением в отношениях между Петербургом и Лондоном для широкого продвижения французских товаров и капиталов на обширный и перспективный российский рынок. По-видимому, Наполеон надеялся потеснить здесь Англию, сделав Францию одним из основных, если не главным, экономическим партнером России.

Вскоре после восстановления в апреле 1856 г. дипломатических отношений с Россией Наполеон III направляет в Петербург чрезвычайное посольство во главе со своим сводным братом, графом Огюстом де Морни, которому поручает закрепить наметившееся франко-русское политическое сближение подписанием торгового договора, призванного заменить утративший силу трактат 1846 г. В полученных Морни полномочиях говорилось: «Наполеон, милостью Божией и волей нации, император французов… желая согласия с Его Величеством Императором Всероссийским, в намерении приумножить и укрепить отношения доброй дружбы между Францией и Россией, расширить торговые связи двух наших стран, считает самым эффективным средством способствовать этому путем заключения нового Трактата о торговле и навигации. В этих целях, полностью доверяя способностям, благоразумию и преданности интересам Нашей службы графа де Морни, кавалера Большого креста Нашего Императорского ордена Почетного легиона и др. орденов, Нашего Чрезвычайного посла в России, возлагаем на него полномочия вести переговоры и подписать с уполномоченными на то в равной степени лицами, назначенными Его Величеством Императором Всероссийским те акты, которые будут отвечать интересам двух стран».

- - -

Задача, возложенная на графа де Морни, представлялась для Парижа весьма сложной. Во-первых, в отличие от Англии, Голландии, Дании, Пруссии и других северогерманских государств – давних торговых партнеров России, – у Франции, в сущности, никогда не было сколь-нибудь заметных позиций на русском рынке, если не считать вин, парфюмерии, галантереи и предметов роскоши, востребованных немногочисленной по своему составу верхушкой общества. Во-вторых, русское правительство традиционно придерживалось протекционистской торговой политики, ужесточившейся в царствование Николая I. Высокие ввозные пошлины призваны были защитить отечественных производителей от иностранной конкуренции и одновременно служили важным источником пополнения казны. Еще в 1822 г. по инициативе генерала Е. Ф. Канкрина был принят таможенный тариф, узаконивший высокие пошлины. За период с 1824 по 1842 г. доходы государства от ввозных пошлин увеличились с 11 до 26 млн рублей. В отдельных случаях правительство шло на полный запрет ввоза дешевых иностранных товаров, например английского текстиля.

С другой стороны, делалось все возможное для расширения русского экспорта сельскохозяйственных продуктов на европейский рынок. Его среднегодовой объем за полвека (1800-1850 гг.) возрос почти в четыре раза, с 60 до 230 млн руб. За границу вывозились лен, конопля, шкуры, меха, лес. С середины 1840-х гг. основной статьей русского экспорта становится хлеб. Составляя в начале XIX в. 18 процентов по отношению ко всему экспорту, хлебные продукты к концу 50-х годов достигли 35 процентов всей вывозимой продукции, а в совокупности с продукцией животноводства это составило уже 57,4 процента русского экспорта.

Несмотря на административные ограничения, приток иностранных товаров с 1825 по 1850 г. удвоился, а по некоторым статьям даже утроился. Под давлением объективных потребностей развития рынка таможенный тариф 1822 г. шесть раз пересматривался, последний раз при министре финансов графе Канкрине – в 1841 г.

В октябре 1850 г., уже при новом министре Ф. П. Вронченко, был принят более либеральный таможенный тариф. Но почти все торговые договора, заключенные Россией с иностранными государствами в 1820-1840-е гг. заключались в рамках жестких протекционистских правил, выработанных Е. Ф. Канкриным. Торговый трактат 1846 г. с Францией не составлял здесь исключения. Незадолго до его подписания возникло дополнительное препятствие для развития торговли Франции с Россией, осуществлявшейся исключительно морским путем. В 1845 г. Николай I утвердил распоряжение министра финансов России, по которому ластовый сбор с судов тех государств, которые не предоставляли русской торговле прав наибольшего благоприятствования и равноправия с собственным флагом, был повышен на 50 процентов.

Русско-французский договор, подписанный в сентябре 1846 г., подпадал под это новое правило, чувствительно ущемившее интересы французских импортеров. Готовясь к переговорам о заключении нового торгового договора с Россией, кабинет Наполеона III рассчитывал добиться от правительства Александра II уступок в этом, а также в других вопросах, относящихся к русской таможенной политике. Расчет делался прежде всего на очевидные экономические потребности России, заинтересованной в восстановлении подорванной в результате Крымской войны экономики. «Финансовые средства государства были истощены, народное хозяйство находилось в угнетенном состоянии, во всем чувствовались смятение и растерянность», – характеризовал тогдашнее состояние России авторитетный экономист конца XIX – начала XX в. В. Витковский.

В Париже считали, что послевоенная Россия неизбежно пойдет на смягчение таможенного протекционизма, и французские экспортеры должны стать первыми на русском рынке. Многое здесь зависело от степени политического доверия России к Франции, обозначившегося еще на Парижском мирном конгрессе. Закрепить это доверие должен был граф де Морни, Чрезвычайный и Полномочный посол Наполеона III при дворе Александра II.

- - -

Морни прибыл в Петербург в начале августа 1856 г., но обсуждение им вопроса о заключении двустороннего торгового договора с Россией началось лишь в начале 1857 г., когда были решены или прояснены другие, более важные, политические вопросы русско-французских отношений. К тому же почти два месяца в России продолжались коронационные торжества по случаю восшествия на престол императора Александра II. Иностранный дипломатический корпус в полном составе выехал в Москву, праздничная обстановка в которой не располагала к обсуждению таких скучных материй, как коммерция, таможенные сборы и морская навигация.

Инициируя переговоры относительно нового торгового договора с Россией, Морни намеревался воспользоваться теми преимуществами, которые русское правительство на временной основе предоставило французской морской торговле. Дело в том, что с началом навигации 1856 г. по распоряжению Александра II французские торговые суда, приходившие в русские порты из портов третьих стран, «под условием взаимства» были освобождены «от платежа возвышенных корабельных сборов и надбавочной пошлины», хотя это не предусматривалось условиями торгового договора 1846 г. между Россией и Францией. «Таковая льгота, – разъяснялось в Отчете МИД за 1856 год, – была допущена вследствие особого исключительного положения торговых сношений по окончании последней войны». Скорее всего, таможенные преимущества были предоставлены французским торговым судам в знак признательности со стороны России за благожелательное к ней отношение императора Наполеона III на Парижском мирном конгрессе. Во Франции это прекрасно понимали и желали закрепить, расширить и формализовать временные льготы в новом договоре.

На исходе зимы, перед началом навигации 1857 г. граф де Морни обратился к министру иностранных дел князю Александру Михайловичу Горчакову с ходатайством о продлении таможенной льготы вплоть до заключения нового торгового договора, обещав в самом скором времени представить проект такого договора.

15(3) февраля 1857 г. посол передал Горчакову проект, снабдив его соответствующими комментариями. В сопроводительном письме Морни выделил несколько основных принципов и положений, которые, по мнению французской стороны, должны были лечь в основу нового договора: определение взаимного положения французских и российских подданных на территориях двух стран; условия морского сообщения между двумя странами; привилегии и преимущества консулов и консульских агентов на основе взаимного признания принципа наиболее благоприятствуемой нации; необходимость заключения специальной консульской конвенции о взаимной защите прав литературной и художественной собственности в двух странах. Характеризуя представленный проект, Морни писал Горчакову: «Правительство императора французов постаралось сформулировать в нем основополагающие принципы обоюдного интереса, которые, по его представлениям, отвечают совместным пожеланиям и действительным потребностям торговли и мореплавания, как России, так и Франции. Оно надеется, что их принятие имело бы результатом умножение и упрощение торговых сделок между двумя странами, что, в свою очередь, отвечало бы сердечности и доверию, установившемуся в политических отношениях двух монархов и их правительств».

Князь Горчаков передал копию французского проекта для изучения министру финансов Петру Федоровичу Броку, который привлек к этому директора Экономического департамента Минфина Людвига Валерьяновича Тегоборского, авторитетного экономиста-статистика, подготовившего русский контрпроект договора. Обсуждение и согласование двух проектов началось в марте 1857 г. Французская сторона просила зафиксировать в договоре значительно более низкие таможенные пошлины практически на все статьи своего импорта в Россию, и прежде всего на вина. Горчаков и Брок, отдавая должное высокому качеству прославленных французских вин, отстаивали тезис о необходимости поощрения собственного виноделия на территориях Молдавии, Новороссии и Крыма, нуждающегося в определенной защите в виде ввозных таможенных ограничений. Одновременно было обращено внимание Морни на многочисленные случаи подделок французских вин, выявляемые таможней. Последний по времени скандал, сообщили русские министры послу Франции, произошел на Рижской морской таможне, где 60 ящиков доставленного шампанского «Вдова Клико» оказалось изготовлено в Пруссии, а не во Франции, как значилось в бумагах и на бутылочных этикетках. Все это требует не ослабления, а ужесточения таможенного контроля со стороны России. Морни на это заметил, что чрезмерные таможенные обложения и ограничения, напротив, поощряют контрабандную торговлю, с которой обе страны должны вести непримиримую борьбу.

Со своей стороны, Морни проявил себя надежным защитником интересов французских крестьян, когда речь зашла о растущем ввозе русского зерна во Францию. «Импорт зерновых из России, – говорил он, – не должен причинять ущерба французскому сельскому хозяйству». Поэтому Франция вынуждена сохранять ощутимые таможенные обложения на ввоз этого товара. В меньшей степени это относилось к закупкам русской водки и зернового спирта. Россия традиционно занимала тогда ведущее положение на французском рынке крепких спиртных напитков.

Французский проект не предполагал существенного снижения пошлин и на ввоз таких традиционных товаров русского экспорта, как лен и пенька. Морни также объяснял это заботой своего правительства об интересах французских производителей данной продукции. Зато обложения на ввоз французской шерсти в Россию (от 9 до 10 франков за 100 кг) представлялись Морни чрезмерно завышенными, и он предложил снизить их наполовину. Столь же завышенными представлялись Морни русские пошлины на ввоз продуктов французской парфюмерии и косметики, парусного полотна и такелажа, железного проката, изделий из меди, рыбьего жира, стеариновой кислоты и др. Посол предложил снизить на них ввозные пошлины в среднем наполовину.

Все эти пожелания Морни обосновывал стремлением правительства Франции установить более свободный характер взаимной торговли с Россией, чем это было прежде. Зная об инициированной Министерством финансов подготовке нового таможенного тарифа, он всячески стремился поощрить Горчакова и Брока к более глубокой реформе в этой области, доказывая им преимущества либеральной тарифной политики. При этом сама Франция с установлением режима Второй империи проводила линию достаточно жесткого протекционизма.

Еще до открытия пленарных заседаний («конференций») главных участников переговоров Морни на встречах и в переписке с Горчаковым, с которым у него установились доверительные, даже дружеские отношения, удалось добиться очень важных уступок для французской торговли. 1 апреля (н. с.) 1857 г. Морни получил с курьером от Горчакова записку следующего содержания: «Вот, мой дорогой граф, короткое конфиденциальное мнение, которое я Вам сообщаю для Вашего удовлетворения и личного использования. Вы увидите, до какой степени мы расположены принять решения, благоприятные Франции». К записке было приложено письмо директора Экономического департамента Министерства финансов Л. В. Тегоборского, адресованное Горчакову. «Князь, – говорилось в письме, – Вы можете сообщить г-ну де Морни новость, которая, несомненно, доставит ему удовольствие. По моему предложению и с согласия министра финансов, Экономический департамент принял единую пошлину в размере 2 руб. 10 коп. за пуд для всех без исключения вин, доставляемых в бочках. Этот вопрос более не будет камнем преткновения на пленарном заседании, и его можно считать окончательно решенным. Этим снимается одна из самых давних претензий Франции в отношении нашего таможенного тарифа. Для Франции это более важно, чем весь торговый договор, который нам предлагают заключить».

В самом деле, с учетом того, что вина составляли главный товар французского экспорта в Россию, уступка представлялась принципиально важной. Во-первых, она вдвое снижала таможенный сбор, а во-вторых, распространялась на все французские вина в бочках, кроме шампанского, доставлявшегося в бутылках.

Большинство спорных вопросов удалось решить в ходе предварительных консультаций. «Я приближаюсь к окончанию переговоров о заключении торгового трактата, который гармонизирует общие материальные интересы Франции и России в соответствии с отношениями взаимного доверия и близости, характерных для наших двух правительств», – сообщал Морни министру иностранных дел Александру Валевскому 9 мая 1857 г.

Остававшиеся разногласия и согласование окончательного текста договора было решено вынести на пленарные заседания, состоявшиеся 24 апреля и 12 мая (с. с.) 1857 г. Судя по его депешам в Париж, Морни не был достаточно уверен относительно того, до какого предела ему надлежит проявлять настойчивость, требуя новых уступок от Горчакова и Брока. Он опасался, как бы чрезмерная требовательность в вопросах таможенных преференций не навредила интересам наметившегося политического сближения с Россией, что представлялось послу гораздо более важным. «Неуверенность, которую я ощущаю относительно подлинных намерений правительства императора [Наполеона],… растущие требования и сомнения русских полномочных представителей, до сих пор не позволили достигнуть с ними согласия относительно окончательного текста [договора]», – писал Морни 29 мая Валевскому, – но я не теряю надежды на благополучный исход дела, которое мне доверено…».

Свои надежды Морни связывал не только с личным расположением к нему императора Александра и князя Горчакова, но прежде всего с новым, более либеральным, таможенным тарифом, подготовленным российским Министерством финансов. После обсуждения на Государственном совете этот важный документ ожидал высочайшего утверждения. Морни считал, что сразу же по его принятии все разногласия на переговорах будут устранены сами собой, и наконец удастся «обеспечить нашей торговле максимально возможные преимущества, вытекающие из нового таможенного тарифа».

Ожидания посла Франции оправдались в полной мере. Российская сторона, исходя преимущественно из политических соображений, пошла на уступки практически по всем вопросам, поставленным Морни. Помимо снижения ввозных пошлин на французские товары, Горчаков и Брок согласились даже на то, что русским торговым судам не было предоставлено в портах Франции равных прав с французскими, на что первоначально надеялись в Петербурге.

Успешное завершение переговоров, как и ожидал Морни, было ускорено принятием 6 июня (25 мая с. с.) 1857 г. нового таможенного тарифа. Он отменил сохранявшиеся запрещения ввоза (для 7 видов товаров из 19), уменьшил по 380 статьям тарифные ставки и упростил классификацию предметов импорта. «Общее направление нового тарифа, – отмечал В. Витчевский, – дано было основными принципами 1850 г., правильность которых подтвердилась на опыте. Индустрия, которая прежде всецело опиралась на систематическое устранение иностранной конкуренции, оказалась в 1851 г. в своих собственных интересах вынужденной принять меры к удешевлению производства путем более экономного ведения дела и технических улучшений, чтобы устоять в борьбе с иностранным импортом. И это ей поразительно хорошо удалось, ибо – как указывают мотивы министерства к проекту нового тарифа – ни одна отрасль промышленности не потерпела ущерба, а некоторые даже развились, в частности хлопчатобумажная индустрия, за которую всего более опасались. Новая система не принесла ущерба и фиску, так как смягчение режима запрещений отнюдь не уменьшило таможенного дохода. Немаловажное преимущество усматривали, наконец, в том, что в отношении многих продуктов контрабанда оказывалась уже теперь недостаточно высокой».

Мнение авторитетного экономиста дает основание полагать, что уступки, на которые Горчаков и Брок пошли на переговорах с Морни, не только не причинили ущерба торговым интересам России, но, наоборот, сыграли стимулирующую роль в ее экономическом развитии.

Сам Горчаков был убежден, что торговый договор, выработанный на основе отредактированного французского проекта, был «составлен в духе, благоприятствующем развитию дружественных и коммерческих сношений обеих держав». Что касается графа де Морни, то он, по мнению публикатора его переписки, «обнаружил на этих переговорах выдающиеся качества делового человека и сумел добиться для Франции самых выгодных условий».