Политический режим постсоветской России в оценках российских и французских политологов: институциональный подход

Институциональный подход

При использовании институционального подхода политический режим оценивается с точки зрения утвердившихся в стране институтов и практик. Спектр тем, рассматриваемых институционалистами, широк. Выделю лишь некоторые: формирование постсоветского государства после развала СССР; переход от правления Б. Ельцина к эпохе правления В. Путина; региональные политические режимы; качество институтов; формальные и неформальные отношения.

В аналитике сложились контрастные оценки государственного строительства в начале 1990-х. В 1991-1993 гг. для М. Лесажа Россия, как и другие постсоветские страны, приступила к изобретению собственного государства. Его российский коллега А. Медушевский полагает, что в период между 1991 и 1993 г. в России произошла «конституционная революция», в результате которой была принята новая либеральная Конституция. Их оппоненты убеждены, что в результате расстрела парламента и принятия новой Конституции (1993) надежды на формирование современных государственных институтов в России рухнули. С установлением президентской формы правления в РФ совершился поворот в сторону традиционного государства.

Тем не менее с приходом к власти В. Путина в кругу аналитиков как во Франции, так и в России появилась надежда на укрепление российского государства; высказывалась мысль, что провозглашенное властью построение «сильного государства» приведет к появлению эффективных институтов, их деятельность станет более прозрачной, сложатся универсальные правила игры, отношения центра и регионов, бизнеса и власти станут более институционализированными, что будет способствовать развитию гражданского общества и ускорит процесс отделения экономики от политики.

Однако по прошествии времени мнения аналитиков относительно происшедших в России 2000-х гг. изменений резко разошлись. Некоторые из них акцентируют внимание на позитивной направленности перемен; организационных качествах российской власти; ее способности стабилизировать ситуацию в стране. С этой точки зрения в 1990-е гг. в России царил «хаос», а в 2000-е была предпринята попытка упорядочить систему власти. Приведу мнение Э. Каррер д’Анкосс: «Когда Путин пришел к власти, перед ним стояла задача построить новое государство. Думаю, именно в этом качестве он хотел бы войти в историю». Кто-то сравнивает Путина с Александром II, называя его «реформатором поневоле», кто-то – с П. Столыпиным – консервативным реформатором начала XX в., призывавшим к миру и спокойствию, с тем чтобы за 20 лет реформировать Россию. Признавая, что современное российское государство не стало пока правовым, сторонники этой точки зрения обращают внимание на принципиальные изменения, произошедшие в общественно-политической жизни РФ: в Конституции утвердились принципы «либерализма в области прав человека, приверженности рыночной экономике и западническим ориентациям; Россия впервые в своей истории согласилась сотрудничать с западными странами в области институционального строительства, а став членом Совета Европы, признала юрисдикцию Европейского суда; в стране стали проводиться президентские выборы, в ходе которых граждане могут сказать «нет» кандидату от власти; правление президента при всей его популярности не является пожизненным и ограничено двумя сроками. В. Путин начал модернизацию страны. В годы его правления правовые отношения в экономической сфере укрепились, была реформирована налоговая система, объемы неформальной экономики сократились, были предприняты социальные реформы. Аргументом в пользу позитивной динамики можно считать и тезис об укреплении международной роли России и ее статус в качестве «самостоятельного центра силы». Французский экономист Ж. Сапир уверен, что после развала 1990-х «в России формируется целостная модель развития» и проводится «продуманная политика глобальной модернизации страны». Добавлю, что эта точка зрения была популярна в определенном сегменте западной аналитики, пока финансово-экономический кризис не продемонстрировал слабость российской экономики.

Их оппоненты анализируют эпоху В. Путина в рамках схемы «реформа – контрреформа». Этот подход предполагает, что после революционных преобразований 1990-х гг. в России наступил откат. Кто-то воспринимает откат как синоним отказа от демократии и ставка на авторитарные формы правления. В этом случае основное внимание уделяется открытости/закрытости политического режима, наличию/отсутствию демократических свобод. Высказывается мнение, что во времена правления Б. Ельцина в России существовала слабая, но демократия, а с приходом к власти В. Путина ей на смену пришел авторитаризм, произошла демократизация (В. Гельман). При этом 1990-е гг. нередко идеализируются, а события, которые привели к отказу от демократии, а именно – расстрел Белого дома, первая Чеченская война, обстоятельства переизбрания Б. Ельцина в 1996 г., затушевываются. Кто-то интерпретирует откат через противопоставление федерализма 1990-х – политике рецентрализации 2000-х гг. При этом подчеркивается как надуманность оснований, которые послужили началом новой централизации, так и сомнительность декларируемой властями победы над региональным сепаратизмом, которого в реальности не существовало. Откат может выглядеть и как отказ от «интеграции России в сообщество либеральных демократий» и возвращение к логике восприятия Запада как противника. Эта позиция имеет свои изъяны, упрощая представления о российской внешней политике как однозначно антизападной.

Анализируя роль Российского государства в имперский, советский и постсоветский периоды и его отношения с обществом, М. Мандрас приходит к выводу о его исторической неэффективности. В современной России, по мнению автора, возродилось бюрократическое советское государство, приспособившееся к рыночным отношениям. Главную причину этой эволюции Мандрас видит в отсутствии демократии, что «фатально ведет к изменению сути политических институтов». А также в неспособности россиян быть ответственными гражданами и оказывать влияние на политический выбор. Многие из высказанных соображений, хотя и неоригинальны, но оправданны. Но при этом автор явно игнорирует трудности перехода от авторитарного советского общества к обществу постсоветскому и тяжелые испытания, которые россияне перенесли в 1990-е гг. Концентрируя внимание на власти, она оставляет в стороне крупномасштабные сдвиги, происшедшие за последние два десятилетия в российском обществе.

Нет в книге ни упоминаний о формирующемся в России гражданском обществе, даже если пока оно и слабо, ни о нарождающихся «городских движениях» социального протеста, появившихся на волне борьбы с реформой монетизации льгот (2005) и получивших распространение с началом экономического кризиса. Непримиримый взгляд на современное российское государство можно встретить и в других работах. Кто-то анализирует российское государство через призму войны в Чечне (военноцентричный подход). В связи с одиозными случаями дедовщины в армии и убийствами на расовой и этнической почве исследователи и обозреватели пишут о банализации насилия в современной России, неспособности или нежелании государства вести серьезную борьбу с преступностью.

Французские и российские авторы анализируют особенности персоналистского/авторитарного режима; отношения между бизнесом и властью, позволяющие говорить, что «олигархический капитализм» ельцинской эпохи в годы правления В. Путина перерос в «бюрократический капитализм», но его суть при этом осталась неизменной – это союз власти и бизнеса с той лишь разницей, что состав союзников власти в бизнес-сообществе в 2000-е гг. изменился (Л. Шевцова, Д. Фурман, С. Рыженков, М. Мандрас). Исследователи размышляют об отсутствии правового государства и универсальных правил игры, в появлении которых не заинтересована правящая элита. В центре внимания – демонтаж системы политического представительства общественных и региональных интересов в Государственной думе и Совете Федерации; разрушение государственных учреждений и институтов, не связанных с центральной исполнительной властью.

Среди проблем, которые занимают особое место в аналитике, – размышления о качестве российских институтов и их функционировании. Это не случайно. Именно от качества институтов зависит качество управления страной и отдельными сферами общественной жизни. Без качественной, некоррумпированной администрации, честных судов, прозрачной процедуры принятия решений невозможно представить себе современное цивилизованное государство. И в этой связи парадоксом российского политического режима является сосуществование «вертикали власти» со слабыми институтами. Сам фактор «слабости институтов» по-разному понимается в научном сообществе. Ю. Пивоваров обращает внимание на «неинституциональность» как врожденное свойство «Русской системы». В России, пишет он, все задачи управления становятся «чрезвычайными», а их реализацией занимаются не конституционные, но чрезвычайные органы, которые выведены из правового поля. Бывший советник президента по экономическим вопросам А. Илларионов, ныне перешедший в оппозицию, определяет современное состояние Российского государства как «деинституционализацию», в ходе которой институты государства ослабевают, а власть все больше концентрируется в руках узкой правящей группировки. В условиях кризиса слабость институтов власти становится центральной проблемой политической системы, поскольку единственным институтом, который пользуется поддержкой в обществе, является институт президентства, а в случае тандема Путин – Медведев – «сдвоенная в сознании граждан фигура президента и премьера».

Ряд исследователей обращается к анализу функционирования государственных институтов, политических и управленческих практик, получивших развитие в современной России. Внимание в этой связи уделяется анализу неформальных отношений и политико-экономических альянсов, возникших в 1990-е гг. и продолжающих сохранять влияние и по сей день. Хотелось бы здесь упомянуть и о работе французского социолога Ж. Фавареля-Гаррига, которому удалось провести социологическое исследование в России, что бывает крайне редко для иностранного исследователя. Им были изучены «незаконные экономические практики», получившие распространение в СССР и современной России; причины, по которым общество проявляет высокую толерантность по отношению к этому типу преступлениям. Автор отказывается рассматривать современную Россию как «полицейское государство», более важным ему представляется другое: терпимость общества к незаконным практикам в экономической сфере как в советский, так и в постсоветский период является следствием того, что в нее включены практически все члены общества – от высокопоставленных государственных служащих до рядовых граждан. Ж. Фаварель-Гарриг делает важный вывод: чтобы понять современную Россию, следует хорошо знать советское прошлое, которое пока недостаточно изучено.

Роль неформальных отношений в формировании и процессе укрепления российского политического режима имеет особый смысл. В современной России институты слабее акторов, а многие государственные и политические решения принимаются непублично в процессе неформальных договоренностей между представителями разных ветвей и уровней власти. Обращается внимание на двойственность институтов: с одной стороны, РФ заявила о приверженности нормам права и равенству граждан перед законом, с другой – постоянно делаются исключения из общих юридических норм. Широкое распространение получил «параконституционализм», когда в стране действуют институты, статус которых не прописан в Конституции, но которые в реальности замещают собой конституционные органы (институт полпредов, Общественная палата, Госсовет и т. д.).

Большой массив исследований посвящен изучению региональных политических режимов, взаимоотношениям между федеральным центром и субъектами РФ (В. Гельман, С. Рыженков, А. Магомедов, Н. Петров, Н. Лапина, А. Чирикова). В этой связи следует особо подчеркнуть, что выводы, к которым приходят российские исследователи регионализма, нередко расходятся со взглядами московских аналитиков. В регионах, невзирая на политику централизации, действуют сохраняющие специфику политические режимы, которые опираются на региональную элиту и «встраиваются» во властную вертикаль. Наряду с перечисленными течениями есть еще одно, о котором следует упомянуть особо. Речь идет о близких к Кремлю экспертах (В. Никонов, С. Марков, Г. Павловский, В. Иванов). Среди них распространено убеждение, что за прошедшие годы российские институты власти окрепли, а централизация явилась крупнейшим успехом, одержанным в борьбе с «сепаратистской угрозой» и терроризмом. Тема сепаратизма и угроза развала РФ особо часто озвучивается ими, и это неслучайно. Именно эти аргументы были выдвинуты в тот момент, когда принималось решение об отмене губернаторских выборов. Логика близких к Кремлю экспертов объяснима. Их представители, претендующие на звание социологов и политологов, на самом деле занимаются не производством знаний, но подготовкой и информационным сопровождением политических проектов Кремля. Близкие к власти эксперты основное внимание уделяют успехам российского государства в области выстраивания «вертикали власти» и централизации. Так было в 2000 г., когда федеральная реформа начиналась, так было в 2004 г., когда принималось решение о назначении глав регионов, так было и в 2008-2009 гг., когда президентом Д. Медведевым были предложены политические и институциональные нововведения. Если сравнивать победные реляции близких к власти аналитиков и заявления властей, бросается в глаза очевидное расхождение: в отличие от «своих» политологов, власть действует более честно и открыто, не стесняясь публично обсуждать собственные упущения и недоработки.

С приходом Д. Медведева серьезных институциональных изменений в России пока не произошло. Предприняты отдельные меры, направленные на борьбу с коррупцией, реформу судебной системы, системы исполнения наказаний, заявлено о реформе МВД, то есть внимание руководства страны направлено на те сферы, где сложилась особо опасная для всей российской государственности ситуация. Но на сегодняшний день, пожалуй, самым главным следствием возникновения правящего тандема для России стало открытие публичной дискуссии о путях преобразования России.

Субъектный подход

Данный подход позволяет исследователям вскрыть специфику политического режима через акторов, которые играют системообразующую роль в его создании, поддержании и воспроизводстве. Политологи и социологи отождествляют российский политический режим с типом доминирования и формирования элитных групп. В последние два десятилетия в российской науке широкое распространение получили западные элитистские теории, которые позволяют выявить, что собой представляют элитные группы, по каким критериям они выделяются, какие ценностные ориентации имеют, как выстраивают взаимодействия между собой и внеэлитными слоями. С социальным составом современной элиты исследователи связывают успехи и неудачи общественной трансформации, особенности того политического режима, который сложился в постсоветской России. Немало написано о «номенклатурном происхождении» постсоветской элиты (О. Крыштановская). Исследователи признают, что неноменклатурного пути формирования постсоветской элиты в России быть не могло, поскольку в недрах советского строя альтернативной элиты не существовало. В ряде работ позднесоветская и постсоветская элиты фактически уравниваются (Л. Гудков, Б. Дубин, Ю. Левада). Думаю, что прямые исторические параллели – это серьезное упрощение. Современная российская элита не является слепком с номенклатуры, хотя бы потому что активно включена в экономическую деятельность (это касается и государственных служащих); в ее состав входят представители бизнеса; современная элита свободна от идеологического давления, а ее членство в ЕР является чистой формальностью. Гораздо больший смысл для ее представителей имеет включенность в глобальную экономику.

Исследователей интересуют структура и состав элитных групп. В 1990-е гг. объектом исследования были представители крупного капитала, получившие доступ к собственности благодаря близости к власти. Тогда же в научной литературе получил распространение тезис о «приватизации государства» олигархами (М. Афанасьев, О. Гаман-Голутвина и др.). В современной России наиболее влиятельным элитным слоем признается административно-бюрократическая элита. За годы путинского правления бюрократия численно выросла, ее позиции в системе власти упрочились, а ресурсы возросли. Именно этот элитный сегмент, по признанию многих аналитиков, стал главной опорой современного политического режима, при его поддержке осуществлялись федеральные реформы и политика рецентрализации. Однако численный рост государственной бюрократии не привел к появлению эффективного государства, а административно-бюрократическая элита преуспевает главным образом в отстаивании личных и корпоративных интересов.

Большое внимание уделяется «силовому компоненту» современной российской элиты. Ссылаясь на данные российского социолога О. Крыштановской, французские исследователи пишут о «милитократии» и особом месте, которое этот сегмент занимает в современной российской элите. «Никогда прежде власть спецслужб в России не была столь велика», – отмечает М. Жего. В настоящее время эти люди заседают в парламенте, принимают законы, вершат суд. В реальной действительности доминирование «милитократии» приводит к тому, что российская политика становится более агрессивной: «люди в погонах», считают французские авторы, сыграли ведущую роль в развязывании войны в Чечне, «деле ЮКОСа», с их подачи ведется поиск внутренних и внешних врагов, в стране развивается «шпиономания», они ответственны за напряженность в отношениях с Украиной.

Несомненный интерес представляют социологические исследования, в которых анализируются модели поведения представителей элиты, их ценностные ориентации, реальные управленческие практики, получившие развитие в современной России. Проводившие исследование элиты Л. Гудков и Б. Дубин (ими были опрошены 568 представителей элиты) приходят к выводу, что консолидация российской элиты вокруг В. Путина – это миф. Лишь 20 процентов опрошенных представителей элитного слоя полностью разделяли взгляды и установки второго российского президента и его ближайшего окружения; 54 процента полагали, что главная цель руководства страны – удержать власть. Вывод, к которому приходят социологи, однозначен: элиты в нашей стране нет, и она не возникнет до тех пор, пока в России не появится плюралистическая демократия.

Идеологическому подходу в изучении элиты противостоит функциональный подход. Объектом исследования М. Афанасьева стала элита развития. Под последней понимаются те группы элитного слоя, которые пока не достигли высот политической власти (в иерархическом отношении они находятся ниже господствующего класса), но обладают высоким потенциалом развития. Эти люди ориентированы на политическую и экономическую модернизацию и со временем могут помочь российскому обществу «выздороветь». К элите развития исследователь относит: предпринимателей, представителей малого и среднего бизнеса; менеджеров частных и государственных корпораций; представителей юриспруденции, науки и образования; здравоохранения и массовой информации. Эти люди весьма критично относятся к современной власти, низко оценивают проводимую ею политику. Представители элиты развития выступают за построение в современной России настоящей партийной системы; за усиление парламентского контроля над исполнительной властью; за проведение открытых честных выборов и возвращение к принципу выборности губернаторов. Элита развития в том виде, каком она видится М. Афанасьевым, является носительницей ценностей экономической и политической модернизации. Однако без ответа в работе остаются принципиальные вопросы: во-первых, как отыскать представителей элиты развития внутри перечисленных социально-профессиональных групп, и, во-вторых, каким образом при нынешнем режиме они могут занять ключевые позиции во власти?

Выбор научного подхода для исследователя – это вопрос сугубо индивидуальный. Кроме персональной склонности к определенному типу анализа, существует объективная закономерность: научный подход избирается в зависимости от стоящих перед исследователем задач. Сравнительный подход позволяет понять, насколько российский случай типичен для посткоммунистических стран, а что в нем особенного – сугубо российского. Историко-трансформационный – дает представление о месте постсоветского периода в российской истории и его особенностях. Субъектный и институциональный - раскрывают специфику функционирования политического режима через действующие в нем институты и акторов.

- - -

Взгляды российских и западных аналитиков на современный политический режим России резко поляризованы. Но провести четкую грань между французскими и российскими представлениями практически невозможно.

Во Франции сторонникам идеи нормализации России противостоят сторонники тезиса о ее деградации. Традиционно французская русистика и позже советология большое внимание уделяли российской исторической специфике и культурной традиции. Сегодня эта традиция сохраняется в работах специалистов, изучающих Восточную Европу, а также патриархов французского россиеведения. На вопрос о том, какое слово лучше всего определяет Россию, Э. Каррер д’Анкосс отвечает: «Россия! Из-за нежелания растворяться и стремления сохранить свою специфику». Вместе с тем отмечу: тезис о специфичности России двойственен. Если во Франции на протяжении столетий он способствовал распространению доброжелательного отношения к нашей стране, то в современной России он несет в себе определенную опасность.

Возвращаясь к вопросу об отношении к современной России во Франции, следует подчеркнуть, что во французском научном сообществе сильны поколенческие различия. У представителей молодого поколения русистов отсутствует эмоциональная привязанность к России, зато очевидна ориентация на цели распространения демократии. Для них Россия – такая же страна, как и другие, лишенная национальной исключительности и специфики. Такой взгляд позволяет «вписать» Россию в историю Европы, но одновременно остро ставит вопрос: почему в своем политическом развитии она отстает от других европейских стран? «Наше поколение, – размышляет французский политолог, одна из участниц, проведенных мной интервью, – выросло в тот момент, когда левые находились у власти. Мы были под большим впечатлением от падения Берлинской стены. Это был момент больших ожиданий, связанных с развитием демократии в Европе». Сопоставление современной России с демократическим идеалом, который, кстати, на практике в странах Запада реализуется с большой вариативностью, далеко не всегда способствует пониманию российской действительности. Оцениваемая по шкале универсальных демократических ценностей, Россия обречена оставаться аутсайдером. И следует отметить, что именно так она сегодня понимается большинством представителей французского интеллектуального и экспертного сообщества.

Взгляд на современную Россию, доминирующий во Франции, можно определить формулой «Кюстин возвращается». «Мне кажется, – говорит применительно к французской аналитике социолог Ж. Фаварель-Гарриг, – что мы остаемся в контексте «холодной войны». Во Франции сложился негативный консенсус в отношении России». Его составляющими, на мой взгляд, являются политикоцентричный взгляд на российскую жизнь, когда основное внимание уделяется политическим событиям, а также отождествление общества с политическим режимом. В этом случае вывод однозначен: раз плох политический режим, безнадежны и Россия, и российское общество. Из книг и статей критическое отношение к российской власти, обществу и в целом России перемещается на полосы газет, формируя в отношении России негативные стереотипы.

Вместе с тем особо отмечу: при всей критичности было бы неверно оценки французских исследователей и обозревателей сводить исключительно к негативу. Во Франции есть специалисты, внимательно изучающие российское общество, региональные различия, сдвиги в социальной структуре. Эти исследования требуют серьезного «погружения» и знания российской действительности. Наряду с социологами и политологами во Франции появилось молодое поколение историков. Пока они не сформировали собственного течения, но их исследования отличает высокопрофессиональная работа с источниками, документированность, непредвзятость, а главное – сохранение научной дистанции в отношении описываемых событий (С. Кере, Р. Мази, С. Дюллэн).

В России прошли те времена, когда история страны и тем более современность рассматривались исключительно через призму «классовой борьбы». За прошедшие 20 лет российская общественная наука преодолела методологическое отставание, сегодня в ней представлены различные школы и подходы, а российские ученые тесно сотрудничают с западными коллегами.

Взгляды на современный политический режим в российском интеллектуальном и аналитическом сообществе не менее поляризованы, чем во Франции. Здесь, как уже говорилось выше, сохраняется традиционное противостояние между западниками и почвенниками; между поколениями 1990-х и 2000-х гг.; между аналитиками, изучающими региональные процессы, и исследователями, работающими в Москве. Но все же основная демаркационная линия проходит между независимыми исследователями и экспертами, лояльными к власти или обслуживающими ее. Власть в России – это основной центр силы, притягивающий либо отталкивающий. Причем как в том, так и в другом лагере можно встретить и западников, и славянофилов, и либералов, и государственников. В России, и это, безусловно, является признаком нового времени, в кругу профессионалов ведется открытая дискуссия по широкому кругу вопросов, включая такие темы, как политическая власть. Научная дискуссия – одно из достижений российской общественно-политической трансформации рубежа XX-XXI вв. Но общество в этой дискуссии участия не принимает – «народ безмолвствует», говоря словами классика.

Нередко позиции французских и российских исследователей самым парадоксальным образом сближаются. Позитивный взгляд на нашу страну во Франции, как уже отмечалось, отличает патриархов россиеведения, но также исследователей националистического толка, среди которых сильны антиамериканские настроения, – для них характерна унаследованная из советского прошлого идея, что Россия – это противовес США. А вот в России позитивно-оптимистический взгляд на политическое развитие страны и ее перспективы можно встретить прежде всего в кругу лояльных власти экспертов. Другой не менее парадоксальный пример: российская власть в лице руководителей страны нередко заявляла о том, что российский народ пока не готов к демократии и требуется время, чтобы в России возникли демократические институты, возникшие на Западе. Во Франции эту мысль отстаивают сторонники деградации России, не верящие, что она когда-либо сможет построить западные демократические институты.

На сегодняшний день общественная наука и во Франции, и в России вплотную подошла к решению ряда важных для понимания сути политического режима вопросов. Перечислю некоторые из проблем, на которые, как мне кажется, с точки зрения методологии стоило бы обратить внимание.

Первое. Возникает понимание того, что исследование политического режима должно быть междисциплинарным. Функционирование политических институтов, выбор политических акторов напрямую связаны с имеющимися в их распоряжении экономическими, социальными, административными ресурсами. Построение В. Путиным политического режима, выстраивание властной вертикали, проведение политики централизации стали возможны в условиях благоприятной экономической ситуации. Финансово-экономический кризис не разрушил существующий политический режим, но заставил элиты адаптироваться к новым условиям. Главной задачей на новом этапе стало поддержание экономической и социальной стабильности.

Второе. До сих пор в исследованиях политического режима преобладал политикоцентричный подход, особенно распространенный во французском научном сообществе, тогда как в центре внимания российских исследователей находятся элиты. Эта интерпретационная схема оправданна: там, где отсутствует гражданское общество, элиты становятся главными субъектами общественно-политических преобразований. Однако она имеет свои ограничения, поскольку не принимает во внимание общественные настроения, готовность/неготовность общества поддерживать элиту и ее представителей. Нередко выводы исследований, выполненных в этом жанре, поверхностны: они полагают, что политический режим навязан обществу силой или, как пишет М. Мандрас, держится на страхе. Конечно, при таком подходе нельзя понять, почему на протяжении десятилетия В. Путин оставался и продолжает оставаться популярным в своей стране, почему политический режим, несмотря на кризис, стабилен. Концентрация внимания на элите может породить иллюзию, что смена отдельных представителей правящего класса изменит суть режима. Кстати, именно из этого тезиса исходит политическая оппозиция, призывающая сегодня российского премьер-министра уйти в отставку. Лишь обратившись к изучению общества, можно понять особенности политического режима, его укорененность в социуме, а также прогнозировать его стабильность и возможные изменения в будущем.

Третье. Исследования, посвященные российскому политическому режиму, как правило, носят Москва-центричный характер. Но взгляд на политическую систему, «вертикаль власти» из провинции имеет свою специфику, которая заслуживает особого внимания. Исследования, проводимые в регионах, свидетельствуют о том, что «мы живем в разных Россиях». Чтобы понять особенность российской ситуации, необходимо совмещение представлений о том, что происходит на уровне федеральной власти, с тем, что происходит в российских регионах. Лишь тогда взгляд на политический режим адекватен, когда он учитывает фактор регионального многообразия.

Четвертое. Российский политический режим может быть лучше понят в контексте международных сравнений. Интересные результаты могут быть получены при анализе политических изменений, происходящих в странах, имеющих разную политическую традицию. Предметом анализа могут стать такие явления, как расширение полномочий исполнительной власти в ущерб власти представительной, возрастающий персонализм власти, порождающий «интоксикацию властью», приход к власти в разных странах мира нового поколения агрессивной элиты. Вместе с тем важно понимать и различия: в странах развитой демократии указанные процессы – это результат изменения управленческих практик, реакция на новые вызовы, связанные с глобализацией и появлением новых рисков, тогда как в России – результат несложившейся демократии и трудностей на пути ее формирования. Применительно к России и Франции могли бы изучаться политические особенности президентского режима; его влияние на партийную жизнь и политические партии. Может также представлять интерес сравнительный анализ социальных процессов, открывающий широкие перспективы, которые не обязательно укладываются в парадигму исторического отставания.