Франсуа Гизо в русской публицистике середины XIX века

Франсуа Гизо в русской публицистике середины XIX века

Личность французского историка и политического деятеля Франсуа Пьера Гийома Гизо (1787-1874) была известна в России с 20-х годов XIX столетия, достаточно вспомнить пушкинского графа Нулина, который среди прочих модных вещиц из «чужих краев» привез и «ужасную книжку Гизота». В эти годы Гизо – профессор Сорбонны, прославившийся своим курсом лекций по истории цивилизации в Европе, один из лидеров группы доктринеров – либералов-конституционалистов времен Реставрации, которые под именем орлеанистов будут управлять Францией в годы Июльской монархии.

В 30-40-е гг. имя Гизо, отошедшего к тому времени от исторических штудий, полностью погруженного в политику, занимавшего важные министерские посты: внутренних дел, народного просвещения, иностранных дел, постоянно присутствовало на страницах российской прессы, прежде всего в разделах газет и журналов, посвященных внешнеполитическим новостям. Такие издания, как «Сын отечества», «Московские ведомости», «Русский инвалид» публиковали подробные выдержки из стенограмм заседаний французской Палаты депутатов, приводили обширные цитаты из выступлений Гизо, однако эти публикации не содержали в себе аналитического компонента и ограничивались лишь констатацией фактов.

В то же время в российской печати публиковались переводы статей из французской прессы и публицистики, и по их содержанию можно было судить не только о позиции того или иного отечественного издания, но и в целом о государственной линии. В этой связи интерес представляет статья о Гизо, опубликованная в умеренно-консервативном журнале «Телескоп» за 1834 г. в рубрике «Знаменитые современники», являющаяся перепечаткой из французского литературно-политического журнала Revue des Deux mondes («Обозрение двух миров»). Это популярное и влиятельное французское издание, которое впоследствии, как правило, будет поддерживать политику Гизо, в начале его министерской карьеры было не так благосклонно к нему и поместило статью весьма критического свойства. В условиях непростых российско-французских отношений и сложной внутриполитической обстановки в самой Франции, появление такого материала на страницах «Телескопа» было знаковым и должно было только подтвердить опасения российской правящей элиты относительно неспособности короля Луи-Филиппа обуздать ситуацию в стране и создать стабильный политический режим даже при помощи таких политиков, как Франсуа Гизо. На страницах «Телескопа» он упрекается в непоследовательности, постоянной смене позиций, «внезапных переходах с одной стороны на другую», «поочередных ратованиях за и против». По мнению издания, исследования Гизо-историка были направлены лишь на аргументацию и оправдание его политических идей и принципов: «…г-н Гизо, воспитанием и естественным расположением ума своего, приученный подбирать друг к другу факты, дабы вывести из них систему, исследовал эпоху для того только, чтобы извлечь из нее мысль, им преобладающую, распоряжаться по произволу, с некоторого рода деспотизмом, историческими обстоятельствами».

Вряд ли такое утверждение справедливо. Гизо использовал свое глубокое знание истории не для того, чтобы манипулировать сознанием общественности и строить нужные ему, в зависимости от политической конъюнктуры, конструкции. Немногие из французских политиков имели такую глубокую веру в историю Франции, как Гизо. При этом как историк, он не просто извлекал из нее уроки, стремясь примирить Францию Старого порядка и новое, постреволюционное общество, которое, по его убеждению, должно вобрать все лучшее, накопленное за века французской цивилизации, но и обосновывал идею французского лидерства в Европе и выводил из этого теоретическую базу своей внешней политики.

Кроме упреков в непоследовательности и оппортунизме, издание ставит в вину Гизо его доктринерство, стремление постоянно создавать системы и неукоснительно следовать им самим же созданным принципам: «Всякий раз, когда судьба призывала его брать участие в общественных делах или управлять ими, г-н Гизо усиливался всеми мерами создать систему. Он становился на одну точку зрения, истинную или ложную, и старался потом все свои идеи устраивать так, чтобы они никоим образом не уклонялись от сей точки. Коротко сказать, вечная, хотя и изменчивая в своей форме и результатах, мысль г-на Гизо состоит, по нашему мнению, в том, чтобы все устраивать… Это его страсть, помешательство, талант, если вам угодно! Продолжая следовать за г-ном Гизо, мы усмотрим, что он сначала хотел устроить Реставрацию, потом оппозицию, ныне Июльскую монархию Франции; мы увидим его везде собирающим элементы порядка и дисциплины, образующим иерархию в самой оппозиции, когда он укрывался под ее знаменами; увидим его методическим и пунктуальным даже во дни баррикад. Это объяснит нам некоторым образом, так как г-н Гизо вероятно объясняет и сам для себя, его частые, иногда весьма крутые и внезапные переходы с одной стороны на другую, его поочередные ратования за и против». Объясняя такую непоследовательность Гизо, издание ссылается на высказывание его матери, Софи-Элизабет Бонисель. Мадам Гизо, по словам журналиста, «…была одной из тех твердых и сильных женщин, о которых остались нам предания из древности и которые теперь еще находятся в недрах старых протестантских фамилий, укрывшихся некогда в отдаленнейшие провинции Франции». И тем убедительнее из ее уст, по мнению журналиста, звучит следующее признание: «Я старалась придать твердости и энергии моему бедному Франсуа!» Как отмечается в «Обозрении двух миров», «…только прозорливый глаз матери мог открыть, что именно сих-то качеств не достает г-ну Гизо… ему, который слывет самым твердым и самым неколебимым государственным человеком!»

Во второй половине 1830-1840-х гг. в российско-французских отношениях наблюдается некоторая нормализация, хотя и сопряженная с рядом кризисов. Это было связано со стабилизацией политического режима во Франции, с проведением королем Луи-Филиппом взвешенной и умеренной линии на внешнеполитической арене, что прямо ассоциировалось с именем Гизо, возглавившим 29 октября 1840 г., в самый разгар Восточного кризиса, Министерство иностранных дел. На вторую половину 40-х годов приходятся двусторонние переговоры по вопросу заключения торгового договора, завершившиеся 16 сентября 1846 г. подписанием трактата о торговле и мореплавании. Более того, когда в этом же году во Франции разразился неурожай, неожиданная помощь пришла со стороны России, ввозившей во Францию хлеб через Черное и Азовское моря. А поскольку ввоз русского хлеба был затруднен вследствие финансовых трудностей, испытываемых Францией по причине чрезмерных спекуляций на акциях железнодорожных и других акционерных предприятий, помощь Французскому банку также оказала Россия: император Николай выразил желание купить у банка французских государственных бумаг на 50 млн франков по весьма выгодному курсу, и 16 марта 1847 г. между Французским банком и поверенным в делах России во Франции Н. Д. Киселевым была заключена соответствующая конвенция.

Такие перемены в двусторонних отношениях не могли не отразиться на тональности статей российской прессы. Весьма показательна в этой связи перепечатка на страницах официозной проправительственной газеты «Русский инвалид» очерка жизни Гизо из полуофициального французского издания l’Epoque. С первых строк этой статьи становится понятным, что за прошедшие двенадцать лет оценки деятельности этого политика, как и политического режима во Франции, существенно изменились. «Русский инвалид», предваряя изложение биографии французского министра редакторским комментарием, отмечает, что Гизо «со времен Июльской революции участвует столь блистательным образом в управлении общественными делами Франции, и …шестой год уже дает имя кабинету, так много содействует миру в Европе». В статье дается высокая оценка как научно-публицистической, так и политической деятельности Гизо, начиная с момента его прибытия в Париж в годы Империи и включая его пребывание на посту министра иностранных дел. Резюмируя политическую деятельность Гизо, газета делает вывод, что политика правительства Сульта-Гизо «наилучшим образом способствует сохранению глубокого и всеобщего мира», и что Гизо вывел страну из тяжелого положения, в котором она оказалась вследствие авантюристичной политики его предшественника и вечного политического конкурента Адольфа Тьера: мир в Европе восстановлен, «почти рассеянная охранительная партия» вновь сформирована, «общественные кредиты утверждены на прочном основании; благосостояние нации не позволяет почти ничего желать более, исполнено дело обустройства железных дорог наилучшим образом».

Спустя две недели на страницах этой же газеты был опубликован текст речи Гизо, произнесенной им перед избирателями его округа Лизье, в департаменте Кальвадос, 26 июля 1846 г. Эту речь, которая, как отмечается в «Русском инвалиде», была напечатана в королевской типографии тиражом в 100 тыс. экземпляров, можно рассматривать в качестве политической программы Гизо в области внутренней и внешней политики. Помещая после выступления Гизо свое краткое резюме, газета отмечала, что правительство Гизо «признано чрезвычайно сильным даже со стороны всех органов оппозиции». Относительно ближайших перспектив политического развития Франции издание склонялось к мнению, что «новый состав палаты служит в полной мере ручательством, что в политическом отношении она с твердостью отразит все безрассудные попытки нововведений, клонящихся только к раздроблению силы правительства, к раздроблению охранительной партии и к потрясениям учреждений государственных».

- - -

Осмысление государственной деятельности Гизо начинается после крушения его политической карьеры в 1848 г. в результате Февральской революции. После этого неожиданного для правящих кругов Франции события, приведшего к падению режима Июльской монархии, отречению от власти Луи-Филиппа, кратковременному утверждению Второй республики, а затем установлению режима Второй империи, Франсуа Гизо полностью отошел от политической жизни, вернулся к своим научным занятиям и публицистике.

Политический опыт Гизо, его идеологические воззрения были интересны прежде всего для российских либералов, мечтавших о реформах. Это объясняет внимание к персоне Гизо таких солидных и авторитетных изданий либерального толка, как «Отечественные записки» и «Российский вестник», которые в 1850-е гг. регулярно публиковали на своих страницах статьи, посвященные интеллектуальному наследию и политической деятельности Гизо. Именно на материалах этих двух журналов основана представленная вниманию читателей статья.

Так, в июньском номере «Отечественных записок» за 1852 г. была помещена статья под названием «Гизо как историк и литератор». Позиция этого журнала в 1840-1850-е гг. претерпела существенную эволюцию: если в начале 1840-х гг., когда идейным лидером «Отечественных записок» был В. Г. Белинский, журнал имел демократическую, западническую направленность, выступая с критикой крепостничества, отстаивая идеи свободы и прогресса, то после 1848 г. под прямым давлением правительства издание меняет ориентацию, превратившись из демократического в умеренно-либеральное. Это, однако, не помешало журналу опубликовать статью о Гизо весьма критического свойства. Причем характерно, что критике в статье подвергается деятельность Гизо-интеллектуала, историка и публициста.

Чтобы понять, насколько объективная оценка этой сферы деятельности Гизо дается в «Отечественных записках», напомним ключевые моменты биографии Гизо, связанные с началом его карьеры.

Франсуа Гизо родился за два года до Французской революции на юге Франции, в Ниме, в протестантской семье, и акт его рождения даже не был зарегистрирован, поскольку только в ноябре 1787 г. (а он родился 4 октября) протестантам, согласно эдикту Людовика XVI, были возвращены гражданские права. Его семья на себе испытала все ужасы революции и тот раздел, который она провела в обществе: отец Гизо, Андре Франсуа, талантливый адвокат и блестящий оратор, 8 апреля 1794 г. погиб на эшафоте как один из лидеров нимских жирондистов после установления якобинской диктатуры. Между тем дед Гизо по материнской линии, являвшийся главным прокурором города и симпатизировавший якобинцам, никак не посодействовал спасению зятя.

Своей «интеллектуальной колыбелью» Франсуа Гизо называл Женеву, куда он был увезен матерью вместе с братом в 1799 г. Сначала Франсуа обучался в гимназии, затем в 1801 г. поступил в Женевскую академию, где продолжил среднее образование. Он изучал классическую античную литературу, риторику, арифметику и геометрию. Специфика обучения состояла в том, что ученики сами выбирали темы для изучения, упражнения по степени сложности, имели право объединяться в литературные общества. Юный Франсуа изучал пять языков: латынь, греческий, итальянский, английский и немецкий. Он увлекался верховой ездой, плаванием, рисованием; под влиянием идей Ж.-Ж. Руссо приобщился к ручному труду и стал превосходным токарем. В августе 1803 г. Франсуа перевелся с филологического отделения на философское. «Только тогда я начал жить», – писал он впоследствии. В июне 1805 г. он получил диплом об окончании отделения. Тем же летом семья возвратилась в родной Ним, а уже в начале сентября Гизо оказался в Париже: мадам Гизо желала, чтобы ее сын пошел по стопам отца и стал адвокатом. В ноябре Франсуа записался в Школу права, однако достаточно быстро разочаровался в выбранной профессии. В августе 1806 г. он сдал экзамены и покинул школу. Молодой человек погружается в изучение латыни, греческого, английского и даже арабского языков, читает множество исторических работ и романов, его влечет к литературной карьере и в сентябре 1807 г. по протекции г-на Сюара, влиятельного постоянного секретаря второго класса Института, создателя газеты «Публицист», он начинает сотрудничать с этим изданием, получив выгодный контракт – 200 франков в месяц за восемь статей. К 1810 г. им было написано 248 статей, посвященных обзору новых книг, прежде всего иностранных. Гизо работает очень плодотворно и быстро обретает известность в литературных кругах. Кроме «Публициста» он сотрудничает с «Литературными архивами Европы» и «Меркурием». В 1808 г. Гизо вместе с талантливой журналисткой «Публициста» Полиной де Мелан, которая спустя три года станет его супругой, начинает переводить «Историю упадка и гибели Римской империи» Эдуарда Гиббона. В 1811 г. вышли 13 томов этого издания с комментариями Гизо и Мелан. Это была первая большая историческая работа Франсуа. В 1809 г. он публикует «Словарь синонимов», в 1811-м выходит в свет его первая книга: «О состоянии изящных искусств и о салоне 1810 года» с удачными авторскими рисунками. В марте того же года Гизо создает журнал для родителей «Анналы образования».

Кратко обрисовав начало литературно-публицистической карьеры Гизо, вернемся к статье в «Отечественных записках». Начинается она с психологического пассажа: «Воспитание Гизо объясняет все его произведения. Можно сказать, что он никогда не был молодым». Далее автор признает, что Гизо «с самых молодых лет обнаружил замечательную страсть ко всем отраслям человеческих знаний. В четыре года он не только выучил греческий и латинский языки, но и четыре главных европейских – немецкий, английский, итальянский и испанский. Он не только хорошо понимал литературу этих языков, но и бегло говорил на них».

Повествуя о начале публицистической деятельности Гизо, журналист отмечает, что «еще не убедившись в том, что история – это его призвание, он в 1810 году читал лекции о живописи и скульптуре». По словам автора «Отечественных записок», «в этих лекциях был виден ум, еще мало знакомый с теорией искусства». Однако и спустя шесть лет, когда Гизо попытался читать курс лекций общей эстетики, по мнению автора статьи, его познания в вопросах искусствоведения остались прежними: «Все его суждения о сходстве и различии живописи и скульптуры основывались на двойной формуле: скульптура могла только выражать спокойное положение тела, живопись выражала всякое движение страсти».

Литературоведческие работы молодого Гизо автор статьи в «Отечественных записках» оценивает как более удачные, полагая, что «исследования его о Шекспире гораздо выше этюдов о Рафаэле», однако и здесь не обходится без ложки дегтя: по мнению русского журналиста, Гизо «в самом разборе о Шекспире… часто употребляет во зло свои исторические сведения. Говоря о Шекспире, он почитает себя вправе говорить о царствовании Елизаветы все, что знает. Эсхил, Софокл, Эврипид так заняли его, что он совсем забыл о стратфордском поэте».

Досталось от автора данной статьи и Гизо-философу. По мнению журналиста, «статьи, написанные им о бессмертии души, кажется, сочинены каким-то пустынником, который не читал ни одной книги об этом предмете. Вероятно, ни один откровенный человек не сказал Гизо, что он вредит своей славе, говоря о философии… Гизо забыл, что толпа слушателей состоит не из одних невежд, но что между ними есть люди, могущие очень хорошо обсудить вопросы, о которых идет речь. Гизо говорит о бессмертии души и об истории философии, как будто он не знает этих вопросов».

Отметим, что такое критическое отношение русского публициста к деятельности Гизо-журналиста не лишено некоторых оснований. Видный исследователь творчества Гизо Габриэль де Брой, отмечал, что, несмотря на свои успехи в журналистике, Гизо не имел ни качеств, ни характера журналиста. Об этом же говорила Гизо и Полина де Мелан, сама, являясь талантливой журналисткой. Именно она первая открыла ему его истинное призвание: «Вы всегда лучше говорите о событиях, чем о книгах. Ваш талант, как мне кажется, в высшей степени в области истории».

Однако публицист из «Отечественных записок» подверг критике и исторические исследования Гизо. В центре внимания журналиста – его «История английской революции». Работа над этой книгой была начата Гизо еще в годы Реставрации: первая часть – «История Карла I», была опубликована в 1828 г. За пять лет до этого он приступил к публикации 26-томного «Собрания мемуаров по истории Английской революции». Вернулся к английской проблематике Гизо только после Февральской революции, в начале 1850-х гг. Журналист отмечает проницательность Гизо-историка, но сожалеет, что эта проницательность является «безличной». «Угадывая отдаленнейшие причины и вероятные последствия каждого события, он, кажется, не участвует сам в своем рассказе. Его личных чувств вовсе не видно. Беспристрастие – самое благородное качество в историке, но оно не должно быть ледяным». Даже казнь Карла I, по словам журналиста, описана очень холодно: «Гизо заставил читателя хладнокровно присутствовать при этой печальной трагедии, как при чтении силлогизмов». Единственное, что, по мнению публициста, «возбудило в Гизо составить исторический портрет», – это деятельность Оливера Кромвеля.

Вряд ли это утверждение является обоснованным. И даже «ледяная беспристрастность» Гизо гораздо лучше неподкрепленного фактами и необъективного мнения, навязываемого читателю. Кроме того, наличие авторской позиции Гизо весьма отчетливо иллюстрирует тот факт, что его отношение к событиям Английской революции со временем эволюционировало: революция 1848 г. в значительной степени заставила его пересмотреть прежние подходы к оценке событий середины XVII в.

Если взгляд Гизо-историка на Английскую революцию спустя 20 лет изменился, то своим политическим принципам он будет верен до конца. Однако это обстоятельство также раздражает русского журналиста, обращающего внимание на то, что Гизо на закате своей карьеры решил включить в полное собрание своих сочинений работы, написанные им в самом начале его литературно-публицистической деятельности. Эти статьи, по замечанию автора «Отечественных записок», «не заключали в себе ни одной новой мысли, а, напротив, много ложных; он воображал, что все его идеи замечательны; друзья убедили его в этом. Он столько же уверен в своем прошедшем, как и в настоящем. Он не пересматривает и не исправляет того, что написал в двадцать три года».

Действительно, несмотря на то что Гизо критиковали за отсутствие четкой программы и постоянное приспособление своих идей к меняющейся ситуации, он в полной мере оправдывал принадлежность к группе доктринеров. Одна из отличительных особенностей французского либерализма заключалась в его доктринерском, бескомпромиссном характере. Такая верность изначально провозглашенным принципам и доктринам имела для него двоякие последствия: она снискала ему репутацию негибкого, чуждого духу реформ, в первую очередь социального плана, но это же доктринерство позволило ему избежать конъюнктурных изменений на крутых поворотах истории. Именно поэтому Гизо мог с полным основанием подписаться под тем, что было им опубликовано и прочитано с профессорской кафедры в самом начале его карьеры. На протяжении всей своей политической деятельности он выступал как умеренный либерал, поборник системы представительного правления, сторонник примирения старой и новой Франции. Из его лекций 1820-1822 гг. была составлена «История происхождения представительного правления», которую он не побоялся опубликовать спустя 30 лет, в 1851 г. Конечно, его взгляды не были статичными, менялась его позиция по вопросу о соотношении законодательной и исполнительной власти, функциях короля и парламента, однако сама идея представительного правления, идея либерально-консервативного синтеза будет им последовательно отстаиваться на протяжении всей его жизни.

Еще одна сторона интеллектуальной активности Гизо, подвергаемая критике на страницах «Отечественных записок» – это его преподавательская деятельность. Преподавать Гизо начал в 1812 г., когда специально под него была создана кафедра Новой истории на философском факультете Сорбонны (это назначение состоялось в нарушение устава, поскольку молодому профессору еще не было 25 лет). Блестящий успех имел курс лекций Гизо, посвященный истории цивилизации в Европе от падения Римской империи до начала 1789 г., который он начал читать в Сорбонне 7 декабря 1820 г. После убийства в 1820 г. герцога Беррийского, второго сына графа д’Артуа, будущего короля Карла Х, во Франции наступил период реакции, что отразилось и на карьере Гизо: 12 октября 1822 г. его курс был запрещен, он был лишен кафедры и вернулся к преподаванию лишь в 1828 г., с формированием министерства Ж. Б. Мартиньяка.

Преподавательский талант Гизо, однако, не является столь очевидным для публициста из «Отечественных записок». Журналист отмечает, что в «лекциях Гизо видна особенная страсть к оригинальным документам», однако замечает, что «кроме знания фактов необходимо умение рассказать их». Этого, по мнению журналиста, как раз и не хватает Гизо: «В первом отношении Гизо превосходен, во втором – гораздо слабее. Все идеи у него изложены ясно, события – неискусно. Это ученый историк, которому недостает искусства, чтобы сделать свое имя популярным».

Спустя шесть лет, публикуя статью о воспоминаниях Гизо, «Отечественные записки» предлагают уже иную характеристику лекционного курса Гизо. Автор статьи признает «блестящий успех» лекций и отмечает, что «слушатели стекались к нему толпою; восторженные поклонники прибывали с каждым днем». Более того, журналист отмечает, что именно популярность Гизо-историка открыла для него «двери обетованной палаты депутатов, о которой давно уже мечтал красноречивый профессор»: 23 января 1830 г. Гизо был избран в парламент значительным большинством голосов от округов Лизье и Понт-Эвек в департаменте Кальвадос.

Действительно, курс лекций Гизо стал важным событием не только в научной, но и в общественно-политической жизни Франции, хотя Гизо всячески подчеркивал свое стремление отгородиться от всяких аналогий с современной политикой. Впоследствии он так отзывался о специфике своего курса на страницах своих воспоминаний: «Я отбросил в своем курсе все, что могло бы иметь намек на тогдашние обстоятельства, на систему и образ действий правительства. Я строго заключился в сферу общих идей и воспрещал себе всякие нападки, всякие намеки на события и на борьбу, происходившие в то время». Однако абстрагироваться от текущей политики было сложно, и политическое кредо Гизо, те политические принципы, которые он отстаивал, не могли не найти отражения в его лекциях.

В умеренно-либеральном журнале «Русский вестник», возглавляемым с 1856 г. М. Н. Катковым, выступавшем в защиту конституционно-монархических принципов и стоявшего на позициях полной поддержки Великих реформ, давалась следующая характеристика лекционного курса Гизо: «…на всем преподавании Гизо, совершенно от него независимо, отразился его политический образ мыслей. Прежде чем смотреть на Гизо как на ученого деятеля, надо видеть в нем человека политического; его лекции не были только плодом спокойного изучения предмета в прошлом, безо всякого отношения к настоящему. Гизо – сторонник конституционного правления; он служил ему делом, в правительственной сфере; когда она была ему закрыта, он перенес свои убеждения на кафедру и продолжал им служить научным образом». «Русский вестник» обоснованно формулирует и основную идею курса: «…доказать, что конституционный образ правления вытекал естественно из всего предшествующего исторического развития Франции». А вот как сам Гизо объяснял задачи своего курса: «Я избрал предметом своего курса историю древних политических учреждений христианской Европы и происхождение представительного правления в разных государствах, где оно было испробовано с успехом или без успеха. Таким образом, я близко касался поразительных затруднений той современной политики, от которой я решился держаться вдали, но вместе с тем, предмет этот давал мне случай стремиться путем науки к двойной цели, которую я имел в виду, то есть разрушать революционные теории и привлекать интерес и уважение к прошедшим судьбам Франции». Кроме того, являясь убежденным сторонником компромисса между старой, дореволюционной, Францией и новым, постреволюционным, обществом, Гизо стремился показать необходимость опоры на традиции, использования богатейшего опыта, накопленного французской цивилизацией: «Мне хотелось возобновить старую Францию в памяти и в понимании новых поколений, ибо было бы столь же бессмысленно, сколько и несправедливо презирать наших отцов в ту минуту, когда мы сами, много заблуждаясь в свою очередь, делали шаг на том пути, по которому они шли в продолжение стольких столетий. Я был в одно и то же время либерал и антиреволюционер, предан основным началам нового французского общества и исполнен уважения к старой Франции». По его глубокому убеждению, было ошибочно противопоставлять Францию Старого порядка и Францию постреволюционную, и рассматривать революцию как некий водораздел между ними. Считая революцию конца XVIII в. высшим этапом в развитии французской цивилизации, Гизо подчеркивал ее теснейшую взаимосвязь с предшествующей и последующей историей страны. Эта идея пронизывала весь его лекционный курс: «…во мне было убеждение, что наши предшественники 1789 г. слишком мало ценили старую Францию, ее общественные элементы, предания, нравы, и что для прочного утверждения свободы надлежало обращать больше внимания на прошедшее».